– Это делалось, – сказал кардинал, – не только по чувству естественной справедливости, но и из видов, которые я на вас имею.
Удивление д’Артаньяна возрастало.
– Я хотел изложить вам свои планы тогда, когда вы получили мое первое приглашение, но вы не явились. К счастью, ничто не потеряно от этого замедления, и я сообщу вам свой план сегодня. Садитесь против меня, господин д’Артаньян, вы знатный дворянин и потому можете слушать меня сидя.
И кардинал указал ему стул.
Д’Артаньян был так удивлен всем происходившим, что сел только по второму знаку своего собеседника.
– Вы храбры, господин д’Артаньян, – продолжал кардинал; – вы рассудительны, это еще лучше. Я люблю людей с умом и сердцем. Не бойтесь, – сказал он с улыбкой, – людьми с сердцем я называю храбрых; хотя вы очень молоды, и едва вступаете в свет, но у вас есть уже сильные враги; если вы не остережетесь их, они вас погубят.
– Без сомнения, им легко будет это сделать, – отвечал д’Артаньян, – потому что они сильны и имеют помощников, между тем я совершенно один.
– Да, это правда; но, несмотря на то, что вы одни, вы уже много сделали и, без сомнения, сделаете еще больше. При всем том я полагаю, что вам нужно иметь руководителя на избранной вами дороге; если не ошибаюсь, вы приехали в Париж с надеждой разбогатеть.
– В мои годы люди имеют иногда безумные надежды, – сказал д’Артаньян.
– Безумные надежды бывают только у глупцов, а вы человек умный. Что вы скажете, если я предложу вам место прапорщика в моей гвардии и роту после войны. Не правда ли, вы примете это предложение?
– Но,… – сказал смущенный д’Артаньян.
– Как? Вы отказываетесь? – сказал кардинал с удивлением.
– Я служу в гвардии его величества и не имею причин быть недовольным.
– Но, мне кажется, – сказал кардинал, – что мои гвардейцы в то же время гвардейцы короля и кто служит в каком бы то ни было французском полку, тот служит королю.
– Вы меня не так поняли, ваша эминенция.
– Вы хотите иметь предлог к переходу? Понимаю. Предлог есть. Производство, открывающаяся кампания – случай, который я вам представляю, вот предлог для света. Для вас – необходимость в надежном покровительстве, потому что вы должны знать, господин д’Артаньян, что я получил большие жалобы на вас; вы не все дни и ночи посвящаете исключительно службе короля.
Д’Артаньян покраснел.
– Впрочем, – продолжал кардинал, положив руку на кипу бумаг, – вот у меня целая связка бумаг, касающихся вас; но прежде прочтения их я хотел поговорить с вами. Я знаю, что вы человек с характером и служба ваша, при хорошем руководстве, вместо того чтобы вести вас к худому, могла бы принести вам много пользы. Ну, подумайте и решайтесь.
– Ваша доброта смущает меня, – отвечал д’Артаньян, – и величие души вашей заставляет меня чувствовать мое ничтожество, но так как вы позволяете мне говорить откровенно…
Д’Артаньян остановился…
– Да, говорите.
– В таком случае я скажу вашей эминенции, что все друзья мои служат в мушкетерах и гвардии короля, а враги мои, по непонятному случаю, служат у вас; и потому если бы я принял ваше предложение, то между вашими людьми я не нашел бы друзей, а прежние товарищи мои худо смотрели бы на мой поступок.
– Может быть, вы боитесь, что я оскорблю ваше самолюбие, предложив вам худшее место, чем вы заслуживаете, – сказал кардинал с презрительною улыбкой.
– Вы слишком добры ко мне; напротив, я думаю, что сделал слишком мало для того чтобы заслужить милость вашу. Скоро начнется осада Ла-Рошели, я буду служить ввиду вашей эминенции, и если счастье поможет мне заслужить при этой осаде внимание ваше и отличиться каким-нибудь блистательным подвигом, тогда, по крайней мере, подвиг этот может оправдать покровительство, которым вы меня осчастливите. Все хорошо, я буду иметь право сделаться вашим слугой; теперь же могут подумать, что я продал себя.
– To есть, вы отказываетесь служить мне, – сказал кардинал с досадою, – но без неуважения; оставайтесь же свободным при прежних друзьях и врагах ваших. Я не сержусь на вас; но вы понимаете, что можно защищать и награждать своих друзей, а в отношении к врагам мы ничем не обязаны; но, при всем том, я вам дам совет: остерегайтесь, господин д’Артаньян, потому что с той минуты как я перестану охранять вас, я не дам ни одного обола за жизнь вашу.
– Постараюсь, – отвечал гасконец с благородною уверенностью.
– Вспомните впоследствии, и особенно в ту минуту, когда с вами случится какое-нибудь несчастье, – сказал Ришелье, – что я приглашал вас к себе и сделал все что мог, чтобы с вами не случилось этого несчастья.