Наконец, снова раздались выстрелы и в этот раз четверо друзей слышали жалобный свист пуль, падавших около них на камни.
Ла-рошельцы овладели, наконец, бастионом.
– Вот неискусные стрелки! – сказал Атос. – Сколько мы их убили? Кажется, двенадцать человек?
– Или пятнадцать.
– Сколько мы раздавили?
– Человек восемь или десять.
– И за все это ни одной царапины! А, нет? Что это у вас на руке, д’Артаньян? Кажется, кровь?
– Это ничего, – сказал д’Артаньян.
– Пулей?
– Нет.
– Что же это такое?
Мы уже говорили, что Атос любил д’Артаньяна как сына, и, будучи обыкновенно мрачным и нечувствительным, он в отношении к этому молодому человеку выказывал иногда отеческую заботливость.
– Царапина, – отвечал д’Артаньян. – Я оцарапал палец перстнем.
– Вот каково носить бриллианты! – сказал с пренебрежением Атос.
– Ах, да у него действительно есть бриллиант, – сказал Портос. – Что же мы жалуемся, что нет денег, когда есть бриллиант?
– В самом деле! – сказал Арамис.
– Прекрасно, Портос! На этот раз ваша мысль хороша.
– Без сомнения, – сказал Портос, гордясь похвалой Атоса, – так как есть бриллиант, то продадим его.
– Но это бриллиант королевы, – сказал д’Артаньян.
– Тем лучше, – сказал Атос. – Королева спасет им своего любезного Бокингема и нас; нет ничего справедливее; продадим бриллиант. Что думает об этом г-н аббат? Я не спрашиваю мнения Портоса; мы его уже слышали.
– Я думаю, – сказал, краснея, Арамис, – что так как перстень получен д’Артаньяном не от любовницы, следовательно, не служит залогом любви, то он может продать его.
– Итак, продадим бриллиант и не будем больше говорить об этом, – весело сказал д’Артаньян.
Выстрелы продолжались, но друзья были уже далеко и ла-рошельцы стреляли только для очищения своей совести.
– Право, эта мысль Портосу пришла очень кстати; вот мы уже и в лагере. Итак, господа, ни слова больше об этом деле; за нами наблюдают. Толпа идет нам навстречу, и верно нас понесут с триумфом.
Действительно, весь лагерь был в движении; больше двух тысяч зрителей смотрели на хвастливую выходку четырех друзей, не подозревая настоящей причины ее. Везде слышны были крики:
«Да здравствуют гвардейцы! Да здравствуют мушкетеры!»
Бюзиньи первый подошел пожать руку Атосу и сознался, что пари им проиграно. Драгун и швейцарец последовали его примеру. Начались бесконечные поздравления, пожатия рук, обнимания и неистощимые насмешки над ла-рошельцами; наконец поднялся такой шум, что кардинал думал, не сделалось ли возмущения, и послал ла Гудиньера, капитана своей гвардии, узнать, что случилось.
Дело было рассказано посланному со всем красноречием восторга.
– Ну, что? – спросил кардинал, увидя ла Гудиньера.
– Три мушкетера и один гвардеец держали пари с Бюзиньи, что позавтракают в бастионе Сен-Жерве и во время этого завтрака держались в бастионе два часа против неприятеля, убив притом несколько ла-рошельцев.
– Узнали вы имена этих трех мушкетеров.
– Да.
– Как их зовут?
– Атос, Портос и Арамис.
– Опять три мои храбреца! – прошептал кардинал.
– А гвардеец?
– Д’Артаньян.
– Эти четыре человека должны быть моими.
В тот же вечер кардинал говорил с де Тревилем об утреннем подвиге, бывшем предметом разговоров всего лагеря.
Де Тревиль, слышавший об этом подвиге молодых людей от них самих, рассказал кардиналу все подробности его, не исключая эпизода с салфеткой.
– Это хорошо, господин де Тревиль, – сказал кардинал. – Пожалуйста, пришлите ко мне эту салфетку. Я велю вышить на ней три золотые лилии и дам се вместо знамени вашей роте.
– Ваша эминенция, это будет несправедливо в отношении к гвардейцам; д’Артаньян не мой – он из роты Дезессара.
– Так возьмите его к себе, – сказал кардинал. – Эти четыре храбрых воина так любят друг друга и между тем служат не в одной роте.
В тот же вечер де Тревиль объявил трем мушкетерам и д’Артаньяну эту приятную новость и пригласил их всех к себе завтракать на другой день.
Д’Артаньян был вне себя от радости. Сделаться мушкетером было мечтой всей его жизни.
Три друга были также очень рады.
– Действительно, – сказал д’Артаньян Атосу, – твоя мысль о завтраке великолепна; мы приобрели посредством ее славу и могли вести беспрепятственно самый важный разговор.
– Который мы можем продолжать теперь, не навлекая ничьего подозрения, потому что с этих пор мы будем слыть за кардиналистов.
В тот же вечер д’Артаньян сообщил Дезессару о своем повышении.
Дезессар, который очень любил д’Артаньяна, предлагал ему свои услуги. Перемена полка требовала издержек на обмундировку.