Между тем время проходило, и каждый удар часов отзывался в сердце пленницы.
В девять часов лорд Винтер, по обыкновению, пришел, осмотрел окно и решетки, пол, камин и двери, и во время этого продолжительного и подробного осмотра, ни он, ни миледи не сказали ни слова.
Без сомнения, оба они понимали, что обстоятельства были очень важны, чтобы терять время в бесполезных словах и бессильном гневе.
– Да, вы не убежите еще сегодня ночью! – сказал барон, уходя.
В десять часов Фельтон пришел поставить часового; миледи узнала его походку. Она угадывала уже его присутствие, как любовница угадывает приближение своего возлюбленного и между тем миледи ненавидела и презирала этого слабого фанатика.
Условленный час еще не наступил; Фельтон не приходил.
Два часа спустя, когда пробило двенадцать, часовой был сменен.
Это был назначенный час, и с этой минуты миледи ожидала Фельтона с нетерпением.
Новый часовой начал ходить по коридору.
Через десять минут пришел Фельтон.
Миледи стала прислушиваться.
– Послушай, – сказал он часовому, – не отходи от этой двери ни под каким предлогом; ты знаешь, что в прошлую ночь милорд наказал солдата за то, что он на минуту отлучился от своего поста, несмотря на то, что во время его отсутствия я караулил за него.
– Да, я знаю, – сказал солдат.
– Наблюдай же, как можно строже. Я пойду осмотреть еще раз комнату этой женщины, – прибавил он; – она, кажется, хочет посягнуть на свою жизнь, и я получил приказание наблюдать за нею.
– Хорошо, – подумала миледи, – вот строгий пуританин уже и лжет.
Солдат улыбнулся.
– Черт возьми, на вас возложено не совсем неприятное поручение, – сказал он, – особенно если милорд позволит вам осматривать и постель ее.
Фельтон покраснел; во всяком другом случае он сделал бы выговор солдату, позволившему себе подобную шутку; но совесть не позволила ему теперь ничего сказать.
– Если я позову, то войди, и если кто придет, то позови меня.
– Слушаю, поручик, – сказал солдат.
Фельтон вошел к миледи. Она встала.
– Это вы? – сказала она.
– Я обещал вам прийти, и пришел, – отвечал Фельтон.
– Вы мне обещали еще что-то.
– Что же такое, – сказал он, и, несмотря на все уменье владеть собой, чувствовал, что колени его дрожали и пот выступил на лбу.
– Вы обещали принести нож и оставить его здесь, уходя от меня.
– Не говорите об этом, – сказал Фельтон; – никакое положение, как бы оно ни было ужасно, не дает права творению Божию лишать себя жизни. Я обдумал и решил, что никогда не должен принимать на себя подобного греха.
– А, вы обдумались, – сказала пленница, садясь на кресло, с улыбкой презрения; – я тоже думала.
– О чем?
– Что не стоит говорить с человеком, который не держит своего слова.
– О, Боже мой! – шептал Фельтон.
– Вы можете уйти, – сказала миледи, – я не буду говорить с вами.
– Вот нож! – сказал Фельтон, вынимая его из кармана, откуда не решался прежде вынуть его и отдать пленнице.
– Покажите мне его, – сказала миледи.
– Зачем?
– Даю вам слово, что возвращу вам его сейчас же; вы положите его на стол и встанете между ним и мной.
Фельтон подал нож миледи, которая внимательно осмотрела его и попробовала острие его на конце пальца.
– Хорошо, – сказала миледи, отдавая ему нож; он из хорошей и крепкой стали, вы верный друг, Фельтон.
Фельтон взял нож и положил его на столе, как было условлено.
Миледи следила за ним глазами и, казалось, осталась довольною.
– Теперь, – сказала она, – выслушайте меня.
Эта просьба была лишняя, он стоял перед ней, с нетерпением ожидая, что она скажет.
– Фельтон, – сказала миледи, – если бы ваша родная сестра сказала вам: Когда я была еще молода и, к несчастью, прекрасна, меня подвергли искушению; я выдержала его: против меня удвоили козни и насилие; оскорбляли веру, которую я исповедую, я все выдерживала; тогда начали оскорблять меня и так как не могли погубить мою душу, то хотели осквернить навсегда мое тело, наконец…
Миледи остановилась, и горькая улыбка мелькнула на губах ее.
– Наконец, что же они сделали! – спросил Фельтон.
– Наконец, видя, что трудно поколебать мою твердость, придумали средство уничтожить ее иначе: однажды вечером мне в воду подмешали сильного наркотического вещества; только что я окончила ужин, как почувствовала какое-то оцепенение. Хотя я ничего не подозревала, но невольный страх овладел мной, и я старалась преодолеть сон: я встала, хотела подойти к окну и кричать о помощи; но ноги отказались служить мне; мне казалось, что потолок опустился мне на голову и давил меня своею тяжестью; я протянула руки, хотела говорить, но могла издавать только несвязные звуки; непреодолимое онемение овладело мною; я ухватилась за кресло, чувствуя, что готова упасть; но вскоре эта опора сделалась недостаточною для моих слабых рук; я упала сперва на одно колено; потом на оба, хотела молиться, но язык мой как будто окоченел; Бог не услышал меня, и я упала на пол, под влиянием сна, походившего на смерть.