В это время, впрочем, не случилось ничего нового в ла-рошельском лагере; только, король, скучая, как обыкновенно, и может быть еще больше в лагере, чем где-нибудь, решился ехать инкогнито на праздник Св. Людовика в Сен-Жермен и просил кардинала приготовить ему конвой только из двадцати мушкетеров. Кардинал, сочувствовавший иногда скуке короля, с большим удовольствием разрешил этот отпуск своему царственному помощнику; король обещал возвратиться к 15-му сентября.
Де Тревиль, предупрежденный кардиналом, собрался в путь, и хотя он не знал о причине, но знал о сильном желании и даже о настоятельной надобности своих друзей побывать в Париже, а потому, нечего и говорить, что он назначил их участвовать в конвое.
Наши молодые люди узнали об этой новости через четверть часа после де Тревиля, потому что он им первым сообщил ее. Тогда д’Артаньян оценил благосклонность кардинала, позволившего ему, наконец, поступить в мушкетеры: иначе он должен бы был остаться в лагере, тогда как товарищи его уехали бы.
Очевидно, что причиною нетерпения их возвратиться в Париж была опасность, которой подвергалась госпожа Бонасьё при встрече в Бетюнском монастыре с миледи, смертельным врагом своим. Поэтому Арамис, как мы сказали, тотчас же написал Марии Мишон, этой турской швейке, у которой были такие прекрасные знакомства, чтобы она упросила королеву позволить Бонасьё оставить монастырь и удалиться в Лорень или Бельгию, Ответ не заставил себя долго ждать; через восемь или девять дней Арамис получил следующее письмо:
«Любезный кузен.
Посылаю тебе позволение моей сестры нашей бедной служанке оставить Бетюнский монастырь, которого воздух вы находите для нее вредным.
«Сестра моя посылает вам это позволение с большим удовольствием, потому что она очень любит эту женщину и постарается со временем быть ей полезною.
Целую вас
К письму было приложено и позволение, заключавшееся в следующем:
«Настоятельница Бетюнского монастыря передаст на попечение подателя этой записки послушницу, недавно поступившую по моей рекомендации и под моим покровительством.
В Лувре 10 августа 1623
Очень понятно, что это родство Арамиса с белошвейкой, называвшей королеву сестрой, рассмешило до слез молодых людей; но Арамис, покрасневший несколько раз до ушей при грубых шутках Портоса, просил друзей своих не говорить больше об этом, прибавив, что если кто-нибудь скажет еще хоть слово, то он не будет больше употреблять свою кузину посредницей в делах такого рода.
Итак, больше не говорили о Марии Мишон, от которой, впрочем, они получили желаемое приказание освободить госпожу Бонасьё из Бегюнского монастыря кармелиток, Правда, что это приказание не могло принести им большой пользы, пока они были в лагере под ла Рошелью, то есть на другом конце Франции. Поэтому д’Артаньян хотел идти к де Тревилю просить отпуска и объяснить ему прямо свою цель, когда узнал, вместе с товарищами, что король едет в Париж с конвоем из 20 мушкетеров, и что они назначены в этот конвой.
Мушкетеры были очень рады; они послали слуг своих вперед с багажом и выехали сами утром 16 сентября.
Кардинал сопровождал его величество от Сюржен до Мозе, а там король простился со своим министром с выражением искренней дружбы.
Король, искавший развлечений, ехал в Париж как можно скорее, потому что ему хотелось поспеть в Париж к 23 числу, но, несмотря на то по временам останавливался, чтобы взглянуть на полёт сороки. Этому удовольствию научил его когда-то де Люинь, и он навсегда сохранил к нему расположение. Из двадцати мушкетеров шестнадцать очень радовались, когда это случалось, но остальные четыре крайне досадовали, особенно д’Артаньян, которому постоянно казалось, что у него звон в ушах.
Портос сказал на это: одна знатная дама говорила мне, что это значит, что про вас где-нибудь говорят.
Наконец конвой въехал в Париж 22 числа ночью. Король поблагодарил де Тревиля и позволил ему отпустить мушкетеров на четыре дня, с условием, чтобы ни один из его любимцев не показывался в публичных местах, под опасением попасть в Бастилию.
Первые четыре отпуска были даны, как легко догадаться, четырем нашим друзьям. Атос выпросил у де Тревиля отпуск на шесть дней, вместо четырех, и кроме того прибавил еще две ночи, потому что они выехали 24 числа в 5 часов вечера, а де Тревиль, по благосклонности к нему, написал отпуск 25 числом.