– Боже мой! – сказал д’Артаньян, не задумывавшийся ни над чем, как нам известно, мы затрудняемся в пустяках: в два дни, загнав две или три лошади (а это ничего не значит, потому что у меня деньги есть) я буду в Бетюне, отдам настоятельнице письмо королевы и увезу сокровище, которое я ищу, не в Лорень и не в Бельгию, а в Париж, где она будет лучше скрыта, особенно пока кардинал при ла Рошели. Потом, возвратившись из похода, отчасти по протекции ее кузины, отчасти за услуги, лично нами оказанные, мы получим от королевы все, чего пожелаем. Итак, оставайтесь здесь, не истощайте себя усталостью; довольно меня и Планше для такого легкого предприятия.
Атос отвечал на это спокойно:
– У меня также есть деньги, потому что я еще не пропил остатков от бриллиантового перстня, а Портос и Арамис еще не проели своей части. Следовательно, для нас все равно, загнать ли четыре лошади, или одну. Но подумайте, д’Артаньян, – прибавил он таким мрачным голосом, что он вздрогнул; – подумайте, что Бетюн тот самый город, в котором кардинал назначил свидание женщине, которая всюду приносит с собой несчастье. Если бы вы имели дело с четырьмя мужчинами, д’Артаиьян, я отпустил бы вас одного; но как вы будете иметь дело с этою женщиной, то поедем вчетвером и дай Бог, чтобы нас было достаточно и с четверыми слугами нашими.
– Вы пугаете меня, Атос, – сказал д’Артаньян; – но чего же вы боитесь?
– Всего! – отвечал Атос.
Д’Артаньян взглянул на лица своих товарищей, которые, как и лицо Атоса, выражали сильное беспокойство, и они продолжали путь, не говоря больше ни слова.
Вечером 25 числа, когда они въезжали в Аррас и д’Артаньян остановился выпить стакан вина в гостинице, какой-то всадник выехал с почтового двора, где он переменил лошадь, и поскакал в галоп по дороге в Париж. В ту минуту, когда он выезжал из ворот на улицу, ветер распахнул плащ, в который он закутался, несмотря на то, что это было в августе, и приподнял шляпу, которую путешественник удержал рукой и надвинул опять на глаза.
Д’Артаньян, пристально смотревший на этого человека, побледнел и уронил стакан.
– Что с вами? – спросил Планше. – Господа, помогите, моему барину дурно!
Трое друзей прибежали, д’Артаньян бежал уже за своею лошадью, и они остановили его на пороге.
– Куда ты так бежишь? – кричал ему Атос.
– Это он! – отвечал д’Артаньян, побледневший от гнева: – это он! пустите меня, я догоню его!
– Кого? – спросил Атос.
– Его, этого человека?
– Какого человека?
– Этого проклятого, моего злого гения, которого я встречал всегда, когда мне предстояло какое-нибудь несчастье; того, который сопровождал ужасную женщину, когда я встретил ее в первый раз; того, кого я искал, когда он вызвал на дуэль друга нашего Атоса; того, которого я видел в то самое утро, когда похитили госпожу Бонасьё! Я видел его, это он? я узнал его, когда ветром распахнуло его плащ.
– Черт возьми! – сказал задумчиво Атос.
– На коней! господа, на коней! поедем за ним и догоним его.
– Подумайте, любезный друг, – сказал Арамис; – что он едет в противоположную сторону; что у него свежая лошадь, а наши устали, и что поэтому мы загоним своих лошадей и не догоним его. Оставим мужчину, д’Артаньян, спасем лучше женщину.
– Эй, господин! – кричал мальчик из конюхов, догоняя незнакомца; – вот бумага, которая выпала из вашей шляпы! Эй, господин!
– Друг мой, – сказал д’Артаньян, – хочешь пол пистоля за эту бумажку?
– С большим удовольствием, извольте. Мальчик в восхищении от такой выгодной сделки пошел на двор гостиницы; д’Артаньян развернул бумажку.
– Что там! – спросили друзья его, подойдя к нему.
– Только одно слово! – сказал д’Артаньян.
– Да, – сказал Арамис; – но это может быть название города или деревни.
– Армантьер, – прочитал Портос.
Армантьер, это название мне незнакомо.
– Это название написано ее рукой! – сказал Атос.
– Спрячем эту бумажку, – сказал д’Артаньян; – может быть, я недаром отдал за нее свою последнюю монету. На коней, друзья, на коней!
И четыре товарища пустились в галоп по дороге в Бетюн.
XIII. Монастырь Бетюнских Кармелиток
В жизни великих преступников есть какое-то предопределение; они преодолевают все препятствия, избегают всех опасностей до той минуты, которую провидение назначило пределом беззаконного счастья их.
Так было с миледи: она прошла между крейсерами обеих наций и прибыла в Булонь без всяких приключений.
Когда она приехала в Портсмут, то выдавала себя за англичанку, изгнанную из ла Рошели преследованиями французов, а приехав в Булонь после двухдневного пути, она объявила, что она Француженка, и что англичане, по ненависти к Франции, не давали ей покоя в Портсмуте.