Среди размышлений она осматривала местоположение сада. Миледи, как опытный полководец, подготовляя победу, в то же время принимала меры на случай поражения, чтобы смотря по ходу битвы, быть готовой идти вперед или отступать.
Через час она услышала, что ее звал чей-то приятный голос; это была Бонасьё.
Добрая настоятельница согласилась на все и они пошли ужинать вместе.
Когда они вышли на двор, то услышали, что у ворот остановилась карета.
Миледи начала прислушиваться.
– Слышите? – сказала она.
– Да, карета едет.
– Эта та самая, которую прислал за нами брат.
– О, Боже мой!
– Будьте решительны и не бойтесь.
У ворот монастыря позвонили, миледи не ошиблась.
– Пойдите в вашу комнату, – сказала она госпоже Бонасьё, – у вас, верно, есть какие-нибудь драгоценности, которые вы желаете взять с собою.
– У меня его письма, – сказала она.
– Так возьмите их и приходите ко мне; мы поужинаем поскорее; может быть, мы пробудем часть ночи в дороге, надо подкрепить силы.
– Боже мой! – сказала Бонасьё, положив руку на сердце, я задыхаюсь, не могу идти.
– Ободритесь, подумайте, что через четверть часа вы будете спасены и что все это вы делаете для него.
– Да, все для него. Одним этим словом вы возвратили мне бодрость: идите; я приду к вам.
Миледи пошла в свою комнату; гам уже ожидал ее слуга Рошфора, которому она отдала нужные приказания.
Он должен был ждать у ворот; в случае, если бы он увидел на дороге мушкетеров, карета должна была тотчас отъехать за монастырь и ждать миледи у деревеньки, находившейся по другую сторону леса. Тогда миледи прошла бы через сад пешком, до деревни (мы уже сказали, что она отлично знала местоположение этой части Франции). Если же мушкетеры не приедут, то все будет сделано так, как было условлено: Бонасьё войдет в карету под тем предлогом, чтобы проститься с миледи, которая и похитит ее.
Бонасьё пришла. Чтобы уничтожить в ней всякое подозрение, миледи повторила при ней последние свои приказания.
Миледи сделала слуге несколько вопросов о карете, которая была запряжена тройкой лошадей; ими правил почтальон, а слуга Рошфора должен был ехать впереди.
Миледи напрасно опасалась недоверия со стороны Бонасьё: эта несчастная женщина была слишком чистосердечна для того, чтобы подозревать так много коварства в ком-нибудь; притом же имя графини Винтер, которое она слышала от настоятельницы, было ей совершенно неизвестно: она даже не подозревала, чтобы какая-нибудь женщина имела желание причинить ей столько несчастий в жизни.
– Видите, сказала миледи, когда слуга вышел; – все готово, Настоятельница ничего не подозревает и думает, то за мной приехали от кардинала. Этому человеку я приказала сделать последние распоряжения; скушайте что-нибудь, выпейте немного вина и поедемте.
– Да, сказала машинально Бонасьё, – поедем.
Миледи пригласила ее знаком сесть против нее, налила ей рюмку испанского вина и подала кусок цыпленка.
– Видите, как все нам благоприятствует, – сказала она; – вот уже наступает ночь; на рассвете мы приедем в наше убежище, и никто не будет знать, где мы. Ободритесь же; скушайте что-нибудь.
Бонасьё машинально села кусок цыпленка и поднесла рюмку ко рту.
– Выпьемте вместе, – сказала миледи, взяв свою рюмку.
Но только что хотела поднести ее ко рту, как вдрут остановилась; она услышала на дороге отдаленный топот приближавшейся кавалькады; почти в то же время ей послышалось ржание лошадей.
Этот шум лишил ее веселости, как буря лишает приятного сна; она побледнела и подбежала к окну, между тем как Бонасьё, дрожа всем телом, встала и оперлась на стул, чтобы не упасть.
Еще ничего не было видно, только топот слышен был все яснее и яснее.
Боже мой, – сказала Бонасьё, – что это за шум?
– Друзья наши едут, или враги, – сказала миледи с ужасным хладнокровием; оставайтесь там; я вам скажу кто.
Бонасьё стояла молча, неподвижно, бледная как статуя.
Шум становился слышнее; лошади были уже не дальше как за полтораста шагов: их не видно было только потому, что дорога шла изгибом. Но шум было уже слышно так явственно, что можно было сосчитать число лошадей по отрывистому стуку подков.
Миледи смотрела с величайшим вниманием; было еще довольно светло, так что она могла узнать всадников.
Вдруг на повороте дороги она увидела шляпы, обшитые галуном и с перьями; появились восемь всадников; один из них ехал несколько впереди прочих.