– Он в Фор л’Евеке? сказал король.
– Да, государь, и в секретной тюрьме, как последний из преступников.
– Черт возьми! сказал король, – что же делать?
– Подпишите приказ об его освобождении, вот и все тут, сказал кардинал; я думаю так же, как и ваше величество, что поручительства г. де-Тревиля совершенно достаточно.
Де-Тревиль почтительно поклонился, с радостью, не без примеси страха; он предпочел бы упрямое сопротивление кардинала этой внезапной уступчивости.
Король подписал указ об освобождении Атоса, и де-Тревиль немедленно унес его.
Когда он выходил, кардинал дружески улыбнулся ему и сказал королю:
– У ваших мушкетеров между начальниками и солдатами существует прекрасная гармония, государь; это хорошо для службы и заставляет уважать их всех.
«Он непременно сделает мне какую-нибудь неприятность, сказал про себя де-Тревиль; – его никогда не переспоришь. Но надо поспешить: король может сейчас же переменить мнение; и притом все-таки труднее посадить снова человека в Бастилию или в Фор л’Евек, чем удержать пленника, который уже там сидит.
Де-Тревиль торжественно вошел в Фор л’Евек и освободил мушкетера, которого не покидало его спокойное равнодушие.
Потом при первом свидании с д’Артаньяном он сказал ему: вы прекрасно ускользнули, это вам награда за удар шпаги Жюссаку. Правда, остается еще за Бернажу, но не слишком полагайтесь на это.
Де-Тревиль был прав, не доверяя кардиналу и думая, что не все еще кончено, потому что как только капитан мушкетеров затворил за собою дверь, кардинал сказал королю:
– Теперь, когда мы вдвоем, то поговорим серьезно, если угодно вашему величеству, государь. Бокингем был в Париже пять дней и уехал только сегодня утром.
XVI. Канцлер Сегие
Невозможно представить себе, какое впечатление произвели эти слова на Людовика XIII. Он то краснел, то бледнел, и кардинал тотчас заметил, что снова приобрел верх над ним.
– Бокингем в Париже! сказал король. – Что же он здесь делает?
– Без сомнения, составляет заговор с врагами вашими, гугенотами и Испанцами.
– Нет, нет! Он составляет заговор против чести моей с г-жей де-Шеврёз, г-жей де-Лонгвиль и Конде!
– О, государь, какая мысль! Королева слишком благоразумна, и главное, слишком любит ваше величество.
– Женщина слаба, г. кардинал, сказал король; – а что касается до любви ее ко мне, то я знаю уже эту любовь.
– Все-таки я утверждаю, сказал кардинал, – что герцог Бокингем приезжал в Париж по причине чисто политической.
– А я уверен, что он приезжал совсем по другой причине, г. кардинал; и если королева виновна, то горе ей!
– Впрочем, сказал кардинал, – как ни неприятно мне подумать о подобной измене, но ваше величество наводите меня на эту мысль: г-жа де-Ляннуа, которую, по приказанию вашего величества, я допрашивал несколько раз, сказала мне сегодня утром, что в предпрошедшую ночь ее величество легла спать очень поздно, что сегодня утром она много плакала, и что она весь день писала.
– Ну, так, сказал король: – это, без сомнения, к нему. Кардинал, я хочу иметь бумаги королевы.
– Но как взять их, государь? Мне кажется, что ни я, ни ваше величество не может взять на себя подобного поручения.
– Как поступили с женой маршала д’Анкр? вскричал король в сильном гневе: – обыскали ее шкафы, наконец обыскали ее самое.
– Жена маршала д’Анкр была, государь, не больше как Флорентинская искательница приключений, между тем как августейшая супруга вашего величества, Анна Австрийская, королева Франции, т. е. одна из величайших принцесс на свете.
– Тем больше ее вина, герцог! Чем больше она забыла свое высокое положение, тем ниже упала. Впрочем я давно уже решился покончить со всеми этими интригами, политическими и любовными. У нее есть какой-то ла-Порт.
– Которого, признаюсь, я считаю главным действующим лицом во всем этом, сказал кардинал.
– Так вы думаете также, что она меня обманывает? спросил король.
– Я думаю и повторяю вашему величеству, что королева составляет заговор против власти своего короля, но не против чести его.
– А я говорю вам, что против того и другого, я говорю вам, что королева не любит меня, что она любит другого, что она любит этого низкого Бокингема! Отчего вы не арестовали его, когда он был в Париже?
– Арестовать герцога! арестовать первого министра короля Карла I! Подумали ли вы, государь? Сколько было бы шуму! И если бы подозрения вашего величества насколько-нибудь оправдались, в чем я все-таки сомневаюсь, какой был бы скандал!
– Но так как он вел себя как бродяга и вор, то надо было…