– Ага, господин насмешник, сказал д’Артаньян, кажется, что если мои сапоги грязны, то и для ваших башмаков нужна щетка; верно, и вы шлялись где-нибудь по проселочным дорогам? В ваши лета это непростительно, в особенности же имея такую молоденькую и хорошенькую жену как ваша.
– Ах, да! отвечал Бонасиё, я был вчера в Сен-Манде, чтоб узнать о служанке, которая мне нужна; дорога прескверная и я перемарался в грязи, которой не успел еще отчистить.
Место, названное Бонасиё, еще более подкрепило подозрение д’Артаньяна. Он думал, что Бонасиё с намерением назвал Сен-Манде, потому что оно лежит в стороне, совершенно противоположной от Сен-Клу.
Эта мысль несколько его успокоила; если Бонасиё знал, где находится его жена, то всегда можно было найти средство заставить его высказать тайну. Оставалось только убедиться, что предположение его справедливо.
– Извините, любезный Бонасиё, если я буду с вами без церемоний, сказал д’Артаньян. – От вчерашней бессонной ночи меня сильно мучит жажда, позвольте мне выпить у вас стакан воды; в этом, кажется, нельзя отказать соседу.
Не ожидая позволения хозяина, д’Артаньян быстро вошел в комнату и бросил взор на постель. Она не была измята; Бонасиё не ложился спать. Вероятно, что он воротился за час или за два пред тем, и что он проводил свою жену до того места, куда ее увезли, или по крайней мере до первой станции.
– Благодарю вас, сказал д’Артаньян, ставя стакан на стол, – я узнал, что мне было нужно. Теперь я пойду домой, чтобы приказать вычистить свои сапоги, и, если вам угодно, г. Бонасиё, то я пришлю Планше, чтоб он и вам оказал ту же услугу.
С этими словами он оставил Бонасиё, с изумлением спрашивавшего себя, уж не проговорился ли он как-нибудь.
На лестнице встретил он Планше, сильно встревоженного.
– Ах, барин, сказал Планше, лишь только завидел его; – я с нетерпением ожидал вас, чтобы сообщить вам новость.
– Что случилось? спросил д’Артаньян.
– Я держу тысячу против одного, что вы не угадаете, кто был у вас во время вашего отсутствия.
– Когда?
– С полчаса тому назад, в то время как вы были у де-Тревиля.
– Кто ж это был? говори.
– Де-Кавоа.
– Де-Кавоа?
– Так точно.
– Капитан гвардии кардинала?
– Он самый.
– Он приходил арестовать меня?
– Я думаю, что так, хотя он и был очень ласков.
– Он был очень ласков, говоришь ты?
– Как нельзя больше.
– В самом деле?
– Он приходил, по его словам, от кардинала, который очень к вам расположен и приглашал вас с собой в Палерояль.
– Что же ты сказал ему?
– Что это невозможно, потому что вас нет дома, в чем он сам мог убедиться.
– А что он на это сказал?
– Чтобы вы непременно зашли к нему сегодня и потом прибавил вполголоса, что кардинал крайне расположен к вам, и что от этого свидания, быть может, зависит ваша будущность.
– Сети неловко расставлены, заметил молодой человек, улыбаясь.
– Я также предвидел это и отвечал ему, что вы будете в отчаянии, он спросил, куда вы отправились? Я отвечал: – В Троа, в Шампаньи.
– А когда он уехал туда? спросил он. Я сказал:
– Вчера вечером.
– Любезный Планше, да ты золотой человек, сказал д’Артаньян.
– Я полагал, сударь, что если вы захотите видеться с де-Кавоа, то всегда можете это сделать, сказав, что вы совсем не думали уезжать; в этом случае солгал бы я; а как я не дворянин, то мне лгать позволено.
– Успокойся, Планше, ты сохранишь свою репутацию правдивого человека; через четверть часа мы едем.
– Я только хотел это вам посоветовать; могу я спросить, куда мы отправляемся?
– Разумеется, в сторону совершенно противоположную тому месту, которое ты назвал. Да сверх того, разве не интересно тебе будет знать, что делают Гримо, Мускетон и Базен, как я желал бы узнать, что сталось с друзьями моими Атосом, Портосом и Арамисом.
– Конечно, я поеду, если вам угодно; воздух провинции теперь для нас, кажется, здоровее Парижского, и так…
– И так укладывайся, Планше, медлить нечего; я поеду вперед, чтобы не подать никакого подозрения; мы сойдемся у гвардейских казарм. Кстати, Планше, ты, кажется, прав относительно нашего хозяина, это порядочная бестия.
– О, да, поверьте мне; я редко ошибаюсь в физиономиях.
Д’Артаньян вышел первый, как они уговорились; потом, для верности, он зашел на квартиры трех друзей своих; но никакого известия об них не было; только в квартире Арамиса он нашел раздушенную записку, написанную прекрасным легким почерком. Д’Артаньян взялся доставить ее. Десять минут спустя к нему присоединился у гвардейских казарм Планше, ведя за повод четырех лошадей. Чтоб не терять времени, д’Артаньян сам оседлал свою лошадь.