Такой шанс дается лишь взамен всего остального. Лишь тем, кто вылез из грязи. И не задаром – потом еще нужно долги выплачивать. Так я тогда объяснила Эверетту.
– Я эти долги уже десять лет плачу, – сказала я.
Интересно, когда мы поженимся, Эверетт возьмется выплатить остаток? Если да – изменит ли это меня? Изменит ли это его отношение ко мне?
– Спасибо, Эверетт, только деньги тут не помогут.
Я застегнула молнию чемодана и прислонила его к стене. С улицы послышался шорох шин.
– Такси, – прошептала я, обнимая Эверетта за талию, прижимаясь щекой к его груди.
– Подумай хорошенько, – сказал Эверетт, отстранившись.
Я не поняла, о чем он – о том, чтобы мне лететь с ним, или о том, чтобы взять у него деньги. Неужели не мог как-то размежевать? Неужели требовалось увидеть меня в этой обстановке, на грани, одной ногой в смежном состоянии, чтобы сильнее захотеть быть со мной?
– Ладно, – ответила я и по его лицу попыталась понять, не дала ли сию секунду, ненамеренно, некое согласие.
– Жаль, задержаться не могу, – произнес Эверетт, обнял и поцеловал меня. – Но я рад, что познакомился с твоими родными.
Я рассмеялась.
– Ну да, заодно.
– Я серьезно. – Он понизил голос и добавил: – Они хорошие люди.
– Ага, – прошептала я.
Он обнял меня крепко, очень крепко; теперь, пожалуй, на щеке след от его жесткого воротничка останется. Но я не отстранилась.
– Ты тоже хороший, – сказала я, когда Эверетт отпустил меня.
Он провел ладонями по моим плечам, взял мою левую руку, поднес к лицу.
– Завтра же заполню страховую декларацию.
Я сникла.
– Может, еще найдется. Наверное, завалилось в какую-нибудь коробку. Я все перетряхну по второму разу.
– Если найдешь, дай знать.
Эверетт покатил чемодан к входной двери.
– И вот что, Николетта…
Под его взглядом сердце замерло.
– Если к следующим выходным не вернешься, я сам за тобой прилечу.
Проводив глазами такси с Эвереттом, я заперла дверь на замок и ручку подергала – надежно ли. Затем обошла весь дом, проверила остальные двери, закрыла окна, распахнутые по настоянию Эверетта, и закрепила заднюю дверь, ту, на которой замок был сломан, при помощи табуретки. Каждое движение давалось с усилием, каждый вдох тяготил. Все из-за жары. Из-за чертова кондиционера – когда только его починят? Я потащилась на кухню – меня мучила жажда. Срочно чего-нибудь выпить. Желательно холодного. И с кофеином. Я нагнулась, сунулась в холодильник. Так, что мы имеем?
Вода простая. Вода минеральная. Содовая в жестяных банках. Я почти упала на колени перед холодильником, стала вдыхать ледяной воздух. Электрическое жужжание глушило остальные шумы, прямоугольник света замыкал меня в себе.
Резкий скрип, глухой удар – это свалилась табуретка. Задняя дверь распахнулась, я сделала разворот, оказалась спиной к открытому холодильнику. Руки нашаривали хоть что-нибудь, годное для самообороны.
В дверном проеме стоял Тайлер – потный, грязный, пахнущий землей и чем-то приторным, вроде цветочной пыльцы. Он вздрогнул, словно заряженный дозой адреналина; словно ему трудно было удерживаться в спокойном состоянии. Покосился на табуретку, поднял ее, почти рухнул на сиденье, скользнул взглядом по пространству за моей спиной.
– Тайлер! Откуда ты такой?
Коричневые рабочие ботинки покрывал толстый слой глины. Тайлер ухватился за дверную раму. Я с усилием встала с колен, захлопнула пасть холодильнику. Повисла неприятная тишина.
– Да что случилось?!
– В доме кто-нибудь есть?
Под «кем-нибудь» Тайлер, конечно, разумел Эверетта.
– Он уехал, – ответила я.
Руки Тайлера дрожали.
– Я здесь одна.
Я видела: ему худо. Вспомнился Тайлер шестнадцатилетний, на похоронах брата. Американский флаг держала на коленях его мама, а Тайлер сидел столбиком, не шевелясь. Не сразу было заметно, что его колотит мелкая дрожь. Я почти не сомневалась: сейчас, вот сейчас Тайлер разобьется на тысячу осколков. Если бы хоть не эта толпа; если бы хоть народу собралось поменьше! Вспомнился Тайлер восемнадцатилетний, в день нашей первой близости. Я тогда неловко распахнула дверь своей машины и поцарапала его пикап. Тайлер сильно напрягся, но уже через миг, увидев, что я выдохнуть боюсь в ожидании его реакции, бросил небрежно: «Ерунда, просто железяка».
– Мы здесь одни, – прошептала я.
Он шагнул в комнату, оставил на линолеуме несколько рифленых лепешек глины, пробормотал: «Извини».
– Где ты был?
Тайлер не ответил, он смотрел на запачканный пол и на свои ботинки. Вот сейчас уйдет. Уйдет, исчезнет, и я его больше никогда не увижу.