– Это хорошо. Он славный парень.
– Да? А раньше он тебе не нравился, – поддразнила я.
– Ты ошибаешься. Тайлер всегда был работящим и тебя любил. Что здесь может не нравиться?
– Я думала, отцы на дух не выносят приятелей своих несовершеннолетних дочек. Это же общее правило.
– Значит, мне учебник с этим правилом в руки не попался. – Папа откинулся на спинку стула. – Видишь ли, Ник, я просто не представлял, что с тобой делать. В смысле, как тебя воспитывать. Ты сама вон какой хорошей девочкой выросла.
– По-моему, хорошего во мне мало.
Я усмехнулась и стала крошить бисквит на тарелке.
– Опять ошибаешься. Ты только посмотри на себя. Только посмотри.
Нужно было ненавязчиво свести разговор на Тайлера.
– Папа, Тайлер считает, что за дом дадут больше, если довести до ума гараж. Помнишь, вы с Дэниелом еще тогда взялись, а потом бросили?
Он улыбался. Он, глядя мне в глаза, явно думал о том, о чем думать не следовало ни в коем случае.
– Тайлер у меня спрашивал, Ник. Точнее, нет, не спрашивал. Просто сообщил. Ты же знаешь, какой он. Так вот, он сказал, что хочет на тебе жениться.
Щекам стало жарко, в пальцах закололо. Я попыталась представить этот разговор. Я о нем не знала, сообщение застало меня врасплох.
– Неужели? А ты что ответил?
– А что я мог ответить? Только одно: что вы оба еще жизни не нюхали. Посоветовал сначала мир посмотреть. Про время ему сказал…
Папа теперь смотрел в сторону; я чувствовала, что, отводя взгляд от меня, он и сам как бы отходит. Не позволять ему; вернуть его.
– Что ты сказал ему про время, папа?
Папа снова уставился мне в лицо.
– Что время, если ему позволить, способно являть определенные вещи.
Я склонила голову набок.
– Мамины слова.
Я плакала, узнав мамин диагноз, а мама меня утешала. Говорила, что видит нас с Дэниелом взрослыми людьми. Прекрасными, замечательными людьми.
– Нет, мои. Когда Шана была беременна Дэниелом – да и тобой тоже, – она очень волновалась. Вот я и сочинял всякое, чтобы ее успокоить…
Воспоминания почти затянули папу. И совсем затянут, если я ему, образно выражаясь, веревку не брошу.
– Ну а Тайлер что ответил?
Я тоже туда хотела. В гостиную, где в кресле сидит папа, на диване – Тайлер, на стене – муха.
– А? – Папа поднял веки, пожал плечами. – Да, собственно, ничего. Он ведь не разрешения просил. Я ему посоветовал: не сердись на Ник, если она откажет.
Я улыбнулась.
– Подумал, ты должна знать. Это было в тот день, когда дочка Прескоттов… Ну, в общем, все пошло кувырком, а потом ты и вовсе уехала. Но я решил: пусть Ник знает. Тайлер славный парень. На редкость славный. Наверное, до сих пор на меня злится. Я, видишь ли, твой новый телефон ему не дал, а уж он так просил…
– Ты отличный отец.
– Никудышный я отец, сам знаю. Хотел как лучше. А уж что получилось, то получилось.
– Папа, посмотри на меня. С этим покончено.
Я ловила его взгляд: пусть он запомнит мои слова; пусть запомнит.
– Что было, то прошло, папа. Прошло. Пора выставить дом на продажу.
Он отрезал кусочек бисквита, нацелил мне в сердце тупой столовый нож.
– Почему ты не ешь, доченька? Ты так похудела, того гляди исчезнешь.
Ясно же: исчезновение Аннализы не раскроют, пока не выяснится, чему конкретно она стала свидетельницей десять лет назад. В смысле, ясно мне лично; полиция, возможно, до этого еще не додумалась. Также ясно, что ответы на все вопросы явятся разом. Оба случая связаны, и никому, включая меня, не разобраться с пропажей Аннализы без того, чтобы сначала не определить, куда сгинула Коринна.
Значит, я должна вернуться в прошлое.
Пока расследование еще на стадии обычного поиска. Пока оно не трансформировалось в нечто много худшее.
Десять лет назад к нам нагрянула Ханна Пардо – женщина с непроницаемым лицом и ярко-красной помадой; женщина с миссией. Нагрянула, когда задача «найти девушку» переросла в задачу «раскрыть преступление». Это вещи принципиально разные. И подходов требуют разных.
С исчезновения Аннализы минула неделя, а я уже чувствовала: дело приняло иной оборот.
Нужно было понять, как тогда, десять лет назад, все выглядело с точки зрения Аннализы. Что именно Аннализа увидела на ярмарке.
Как такового входа на ярмарку нет. Шатры располагаются на поле. Когда-то здесь были конюшни – теперь в них оборудованы билетные кассы. На краю поля – парковка. В стороне от аттракционов, в бывшем амбаре, находится пункт первой медицинской помощи. А за конюшнями/кассами – уже лес.
Раз в год, на срок в две недели, здесь все оживает. К кассам выстраиваются очереди, чертово колесо, доминирующее над ярмарочной пестротой, начинает совершать плавные круги. Осенью отсюда запускают тепловые аэростаты. Сюда мы ездили, чтобы прикоснуться к небу.