На тилт-а-вирле визжало по железу железо, грохотали кабинки, разворачиваясь у самого края площадки. Слышался восторженный визг. Я попыталась сосредоточиться на этих звуках, всех вместе и каждом в отдельности – лишь бы растаяла картина: мы втроем на чертовом колесе, на самой верхотуре.
Едва ли я выглядела убедительно, силясь показать Байли, что не помню про тот случай. Кориннин тогдашний шепот на чертовом колесе за десять лет изрядно прибавил децибелов. Порой, думая о Коринне, я слышала только то, единственное, оглушительное слово.
Ледяные Кориннины пальцы поддерживают меня под локти. Дыхание щекочет ушную раковину. На заднем плане нервно, сдавленно хихикает Байли. От Коринны пахнет мятной жвачкой. Пальцы выстукивают на моих предплечьях что-то вроде морзянки.
– Прыгай, – шепнула Коринна.
Она велела мне прыгнуть с чертова колеса.
НАКАНУНЕ
День 6-й
До начала предрожденчика было еще несколько часов. Меня ждали в цокольном этаже церкви. Именно там десять лет назад нас собрал офицер Фрейз, чтобы разбить на поисковые группы; Фрейза-то я и представляла, думая о предрожденчике; а еще плакат с надписью «РАЗЫСКИВАЕТСЯ», на котором два лица, Кориннино и Аннализино, беспрестанно трансформировались одно в другое.
– Значит, тебе к полудню надо быть?
Дэниел стоял на стремянке во дворе, держа водяную пушку.
– Ну да, я же сказала.
– Список составила? – Дэниел протянул руку.
– Ты что, прямо сейчас домом займешься? К продаже его станешь готовить?
Он повторил свой жест: мол, давай список.
– Конечно, Ник. Мне на предрожденчике все равно не место.
Я протянула список, Дэниел бегло прочел его.
– Так, водяная пушка – вот она. Бетонированием позже займусь; красить будем, если Тайлер поможет.
– Что, Тайлер должен прийти?
– Ключевое слово – «должен». Обещал, да пропал куда-то.
Дэниел сверкнул на меня глазами.
– Сделай одолжение, Ник: отодвинь от стен всю мебель, какую осилишь. Крупное я сам буду двигать. И принеси пленку. Она в багажнике.
Дэниел продолжил орудовать водяной пушкой. Мы готовили дом к продаже. Приводили его в порядок. Приводили в порядок свою жизнь. Двигались дальше.
– Ник, – сказал Дэниел. – Пленка. В багажнике. Шевелись.
К его внедорожнику я шла как мешком пристукнутая. В последние несколько ночей меня мучила бессонница, недосып сказывался на работе мозга. Я словно пробиралась сквозь туман, напрасно шарила в поисках какой-нибудь вехи. Я потянула из багажника пленку, пахнувшую химией. Прижала к груди целый ворох пластиковых полотнищ – неловко, так, что они застили дорогу. Представила, как легко таким полотнищем душить; как на месте преступления копы закрывают пленкой покойников. Вспомнила маму: она застилала пол в кухне, чтобы мы с Дэниелом, рисуя, его не забрызгали. Потом, когда мы складывали мольберты, пленка, вся в разноцветных кляксах, мазках и россыпях капель, сама казалась прекрасным побочным обстоятельством.
Я чуть не задохнулась, пока тащила пленку. Бросила ее у террасы, выдержала взгляд Дэниела.
– Ник, – произнес он с такой интонацией, словно крупнее неприятности, чем я, в его жизни не было.
– Мне что-то нехорошо, Дэниел.
Он выключил водяную пушку, слез со стремянки.
– Если здесь помогать не желаешь, отправляйся в церковь – может, там от тебя будет больше пользы.
Я кивнула.
– Наверное, вернусь поздно. У меня планы на вечер.
– У тебя планы на вечер? – переспросил Дэниел.
– Да, – сказала я. – У меня планы.
Планов никаких не было. Было единственное желание – оказаться подальше отсюда.
– Ночуй сегодня у нас с Лорой. Краска – она вонючая. Незачем тебе в доме травиться.
– Подумаю, – сказала я.
Дэниел кивнул.
– Ладно. Увидимся позже.
Может, причина была в близости церкви к полицейскому участку; может, в наличии кладбища, где рядом с дедом и бабушкой покоилась мама, не знаю. Меня здесь всегда озноб пробирал. Деревянные скамьи пахли сырой землей. Чтобы попасть в цокольный этаж, требовалось пройти по узкому нефу и обогнуть алтарь, и в этом чудилось нечто зловещее. Ребенком я каждое воскресенье проводила в церкви; после маминой смерти как отрезало. С Дэниелом то же самое случилось, кстати. А папа и раньше нечасто на службах присутствовал. Либо ему требовалось проспаться после субботних возлияний, либо просто выспаться. Тайлер ходил в церковь только со мной и только по моей просьбе. Словом, ничто больше не ждало меня под этой конусовидной крышей.
Церковь давно ассоциировалась у меня с прежней жизнью в Кули-Ридж. Стала частью уклада, к которому не собираешься возвращаться: воскресная служба, затем перекус (батончики-мюсли из «Си-Ви-Эс») в компании Коринны, Байли и еще кого-нибудь, с кем мы трое на тот момент водились. Летом мы ели, усевшись на капот машины, зимой – прямо в супермаркете. Люк Абердин косился на нас из-за кассового аппарата – мало ли что.