— Не стоит рисковать. До дома всего ничего осталось, донесу.
Дин хранил молчание всю оставшуюся всю дорогу, покуда Тин не внес его в комнату под обеспокоенным взглядом миты Таулы и не сгрузил осторожно на кровать. А потом промолвил срывающимся от волнения голосом:
— Я боюсь, Тин.
— Не бойся. Я тебя теперь каждый день буду встречать и провожать.
— Просто не понимаю, кому это могло понадобиться.
— Вчера ты говорил, что тебя ищут, — вспомнил Тин. — Не может быть такого, что те, кто ищет, и решили от тебя избавиться?
— Что ты! — вздрогнул Дин. — Не может такого быть! Это… бессмысленно.
— В таком случае дело может быть только в твоих свидетельских показаниях.
— Ты это о чем? — удивился мальчишка.
— Ну… ты ведь преступника видел.
— Да я его и не видел толком — он же был под личиной. Моих показаний только на то и хватило, чтобы твою виновность под сомнение поставить.
— То есть ты точно не сможешь этого человека опознать, если снова встретишь.
— Да как сказать… — задумался Дин. — Жест я у него характерный подглядел — как будто большим пальцем с указательного что-то стряхивает. И сдается мне, что я точно такое движение уже видел — не далее как за пару дней до убийства, уже здесь, в Стекароне. Но где — хоть убей, не помню.
— А ты об этом кому-нибудь говорил?
— Следователю в управлении… И еще магистру Видару.
— Мог вас с магистром кто-нибудь подслушать?
— Вряд ли, — усомнился Дин. — это уже вечером было, мы в каморке у меня чай пили. Да и в управлении в кабинете, кроме следователя, никого не было. Только после нашего разговора советник Аирос зашел.
— Ты знаешь в лицо советника Аироса? — удивился Тин.
— Приходилось видеть, — глухо отозвался мальчик.
Было похоже, что обсуждать это он не готов. А у Тина, между тем, возник вопрос: где мальчишка мог пересечься с дедом? Советник приехал в столицу накануне происшествия, ночевал в своем городском особняке, Дин же в это время был у себя в библиотеке, а раньше, как Тин понял, в столице не бывал. Значит, происходит откуда-то из наших мест, — заключил Тин. Расспрашивать друга, лезть к нему в душу, он не решился. Захочет — сам расскажет, что сочтет нужным.
— Завтра пойду с тобой, — подытожил он, — хочу поприсутствовать при беседе со следователем.
Дин промолчал в ответ, и Тин с удивлением заметил, что мальчишку сморил сон. Вот только что был здесь — и уже нету.
Тин усмехнулся, укрыл приятеля пледом, и вышел из комнаты, аккуратно затворив за собой дверь.
Глава 10. Немного о дружбе и не только
Дин Рос
Наутро, проснувшись, долго собиралась с мыслями. Мысли не то чтобы отказывались собираться, скорее это сама Дин, смутно припоминая, что вчерашний день закончился как-то неправильно, невольно противилась возвращению в здравый разум. Но все-таки пришлось — с действительностью не поспоришь, и прятаться от нее в кусты — дело недостойное и даже глупое.
И Дин, сдаваясь, со вздохом впустила в себя реальность.
Пережитое накануне хлынуло в сознание сплошным потоком. Тут и страх, и недоумение, и смущение — всё разом.
Страх — это понятно: кто ж не перепугается, если его убить пытаются? Но в этом страхе присутствовало и зябкое воспоминание о советнике в управлении правопорядка. У него наверняка была возможность увидеть протокол допроса. Но ведь не мог же он?.. И потом, он не знает, просто не имеет права знать, что Дин — это… Дин. То есть беглая жена его внука. Какие у него вообще могут быть основания для покушения на совершенно постороннего пацана?
Нет, наверняка в управлении еще у кого-нибудь есть доступ к документам… Потому что подозревать старого советника — нелепо, а магистра Видара — и вовсе дурное дело. Невозможное совершенно. Всего за неделю Дин успела полюбить этого ворчливого старика, и мысль о том, что он может быть как-то связан с преступником, казалась ей дикой.
А недоумение шло со страхом рука об руку, потому что в голове у Дин сам факт покушения не укладывался никак. Да и обморок… Никогда она не была склонна к обморокам. С другой стороны, на нее прежде никто и не нападал.
В смущение она пришла, очнувшись на руках у Тина. И даже не то ее смутило, что парень ее несет, в этом-то как раз ничего удивительного не было. В краску Дин бросало, когда она вспоминала о странных ощущениях, испытанных в те минуты. Это было похоже… на влечение. Было неловко, стыдно, и оттого Дин молчала всю дорогу, когда Тин отказался спустить ее с рук. Просто боялась, что дрожь в голосе выдаст ее чувства. Хотя… Если здраво подумать, то Тин, скорее всего, счел бы, что эта дрожь вызвана сильным испугом, как и обморок.
Стыдно было еще из-за того, что она выдала свое знакомство с советником. Никак не мог мальчик Дин из городка на западной границе пересечься с советником Аиросом, если он прежде не бывал в столице. К счастью, Тин повел себя деликатно и не полез с вопросами. Правда, Дин на всякий случай притворилась спящей… а потом и впрямь заснула. Но из-за этой своей маленькой лжи чувствовала себя крайне неловко.
Но… сколько еще лжи будет между ними? Ей ведь никак нельзя рассказывать Тину правду о себе. Пока нельзя. Придется врать, уклоняться от ответов на некоторые вопросы — словом, вести себя так, как друзьям не полагается.
Дин оставалось только надеяться, что это не станет препятствием их с Тином дружбе. Потому что — она не могла себе не признаться — этот парень нравился ей. По-настоящему нравился. Хотя проскальзывавшее временами сходство с покинутым мужем заставляло ее смущаться еще больше. И еще больше недоумевать: что привлекло ее на самом деле — просто хороший парень, с которым ей повезло познакомиться, или едва уловимая похожесть на того ужасного человека, в которого она, кажется, умудрилась влюбиться вопреки здравому смыслу?
Ну или не влюбиться… Муж просто запал ей в сердце, поселился в нем и время от времени царапался изнутри, напоминая о себе и порой заставляя видеть себя в том, к кому она начинает питать душевную склонность.
От этих мыслей становилось жалко — и себя, и его. К счастью, в уныние Дин не позволил впасть новый друг — постучался, заглянул в комнату, осведомился о ее самочувствии и с улыбкой напомнил, что надо бы позавтракать и собираться на работу. От этой улыбки сразу стало светлее на душе, и Дин бодро вскочила с кровати, на ходу изгоняя смутные сожаления и воспоминания — о том, например, что мужа своего она ни разу не видела улыбающимся. Впрочем, она и знала-то его всего ничего, несколько часов в общей сложности. И в эти часы он успел показать себя не лучшим образом, так что и сожалеть не о чем. Правильно? Правильно. Но почему-то Дин не была в этом уверена.
Завтракали молча, о вчерашних событиях ни словом не обмолвились, к огорчению миты Таулы: что-то ей, наверно, Тин накануне поведал — надо же было ему как-то объяснить хозяйке доставку второго жильца в полубессознательном состоянии, — но явно без подробностей. Так что бедная женщина изнывала от любопытства, но с вопросами не лезла. И Дин была признательна хозяйке за такую деликатность — ей еще самой требовалось переварить произошедшее, прежде чем делиться с кем-то непосвященным.
И только по дороге в библиотеку Тин, поймав ее взгляд, вздохнул и взял за руку:
— Ты не бойся, Дин. Я же сказал, что буду и встречать, и провожать каждый день. Пока не разъяснится вся эта ситуация.
— У тебя же, наверно, какие-то свои дела есть.
— Да какие дела, — вздохнул парень. — Я в столицу вернулся сейчас, чтобы ту девушку найти… Ну, помнишь, я тебе говорил?.. А как и где ее искать — не знаю.
— А когда найдешь, что будет?
— Попрошу прощения. И если простит, то…
— Женишься на ней? — предположила Дин.
Тин отчего-то посмотрел на нее растерянно, закашлялся, а на вопрос так и не ответил, вместо этого заговорил совсем о другом:
— И еще у меня стоит задача найти себе дело по душе. Понимаешь, я из состоятельной семьи, но мне хочется обрести независимость. Ну и вообще… неприятно быть никчемным