Тин, пожалуй, склонен был согласиться с ним. Времена, когда маски служили безопасности, давно ушли в прошлое. Теперь в них не было никакого смысла. Хотя ему, Тину, было теперь на руку, что он учился под личиной и что теперь его статус выпускника подтверждает лишь перстень. Но у него и обстоятельства особые. Как, впрочем, и у преступника…
— Получается, друга я смогу обезопасить, только если все время буду его сопровождать, — поморщился Тин.
— Не знаю, — подумав, ответил следователь. — С одной стороны, только он придет в себя и сможет изобразить человека, которого опознал, смысла охотиться на него у преступника уже не будет, ничего нового Дин уже не расскажет и не покажет. С другой — преступник может напасть из одной лишь мести. Хотя это было бы не слишком разумно с его стороны.
— Угу, — кивнул Тин. — А что насчет меня? — С вас, юноша, подозрения сняты. Можете покинуть город, в любой момент, если захотите.
— Не захочу, — больше для себя, чем для следователя твердо сказал Тин, — у меня есть причина оставаться тут.
— Ну-ну, — пробормотал следователь и шагнул вниз с крыльца, исчезая в мутной пелене дождя.
'Осень, — вздохнул парень, — как-то незаметно почти подошла к концу осень, а я… все еще не нашел свою жену. И не знаю, как ее искать'.
Он закрыл дверь за посетителем, поднялся наверх и постучал в комнату мальчишки.
— Заходи, Тин! — послышался звонкий голос.
Дин лежал в постели с повязкой на глазах. Губы его чуть-чуть кривились — то ли плакать собрался, то ли наоборот — смеяться.
— Что? — обеспокоился Тин. — Неприятный был разговор со следователем?
— Да как сказать, — неопределенно ответил Дин, — вроде и ничего. Даже, наверно, неплохо. Но очень тяжело.
— Пришлось рассказать ему о себе?
— Угу.
Хотелось спросить: 'А мне? Когда ты станешь мне настолько доверять, чтобы поведать свои тайны?' Но он промолчал. Для тайн, он не сомневался, придет время. Когда-нибудь непременно придет, если между ними двумя не встанут никакие преграды. Потому что друг никогда не полезет в сердце, не станет домогаться откровенности, а просто подставит плечо, когда в этом есть необходимость. А доверие должно еще созреть, торопить его не стоит.
Подумал так — и сам себе удивился. Потому что это была… не то чтобы совсем не его мысль, но он чувствовал, что она немного выше его, что ему надо еще дорасти до нее, чтобы иметь право признать, что это он сам такой мудрый. И — горько стало: где была эта мудрость, когда он обидел ту, которую должен был защищать? Осознание собственной вины и беспомощности накатило в очередной раз, заставив глухо застонать.
— Тин? — встревожился мальчишка. — Что с тобой, Тин?
— Да нет… Ничего. Просто мысли.
— Ты о той девушке подумал, да?
— О ней… О себе… О том, какой я болван.
— Не надо. Ты не болван. Ты ошибся, но сейчас ведь понимаешь, в чем твоя ошибка. А девушка… она найдется. Может, даже сама объявится в один прекрасный день. Просто вам нужно время. И ей — чтобы сердце смягчилось, и тебе — чтобы примириться с собой. Вот поверь, вы встретитесь, когда ты найдешь для нее нужные слова, а она будет готова тебя услышать.
— И откуда ты такой умный взялся? — усмехнулся Тин. — Кругом прав. Но это не отменяет того, что я о ней тревожусь.
— Ты хороший, Тин! Ты знаешь, что ты хороший? — парнишка хихикнул.
— Да! — радостно откликнулся Тин. — Я настолько хорош, что мне ужасно хочется что-нибудь для тебя сделать. Как будет лучше, развлечь тебя разговором, чтобы не скучал, или сходить в архив и посидеть там над тетрадями великого путешественника?
— М-м-м… — смутился Дин. — Я, конечно, буду очень скучать без тебя, но все-таки…
— Записки?
— Да, это очень важно. Мне нужно знать, куда идти.
— Идти?
— Ну да, если ты найдешь описание нужного места.
— Эх, знать бы еще, что тебе конкретно нужно.
— Хотелось бы и мне это знать!
— Сплошные загадки! — хмыкнул Тин, но вновь удержался от расспросов.
По правде сказать, ему не хотелось никуда идти. И больше всего он жаждал услышать от друга, что тот любым сведениям из пыльных архивов предпочтет его, Тина, общество. И обижаться смысла не было — понятно же, что парень не со зла, просто ему действительно нужны эти записи.
Он все-таки заставил себя выйти в дождь, а потом глотал архивную пыль, борясь с искушением воспользоваться магией, чтобы наконец перестать чихать. Простейшей бытовой магией, которая была строго-настрого запрещена в хранилище старых документов.
Зато вечером его муки были вознаграждены: он сидел с другом, зачитывал ему вслух свои записи, и дождь стучал в оконное стекло. Стоило забыться на мгновение — и Тину начинало казаться, что он в родовом имении, в собственных покоях, и дивные сказки о дальних краях он читает не постороннему мальчишке, пусть даже и другу, но своей потерянной, а ныне чудесным образом обретенной половинке.
И это чувство — обманчивое, конечно, но такое сладкое — побудило его на следующий день сразу после завтрака снова отправиться в архив. Тин был готов к мучениям и настроен на тяжкий труд, но все оказалось куда проще, чем он ожидал. То ли он успел свыкнуться с корявым почерком путешественника, то ли к моменту написания очередной зеленой тетради почерк Тарне Уаллиса чудесным образом исправился, но читать оказалось неожиданно легко, да и пыль в этот раз не особенно беспокоила. Конечно, Тин понимал, что перемены произошли в нем, а не в окружающей действительности, но предпочитал об этом не думать — просто потому, что тогда следовало бы признать, что он сейчас гонится за иллюзией и читать вслух придется Дину, а не пропавшей жене. А так… Он не врал себе — всего лишь позволил мечте быть. Такие мелочи!
Зато домой он возвращался как на крыльях — последняя тетрадь была прочитана и переписана, впереди его ждало уютное кресло, внимательный слушатель и… чуть-чуть мечты. Почему бы и нет?
Глава 13. Первые находки
Дин Рос
Дин было стыдно.
Во-первых, потому что умничала неуместно — и из образа своего мальчишеского выбивалась, хоть Тин и не заметил ничего, да и мысли высказанные были как будто не ее. Словно бы присвоила себе чужую мудрость, выдала за свою. Но вроде и не сказать не могла, слова буквально сами рвались наружу. Да и, признаться, эти мысли она полностью разделяла, пусть и не сама до них додумалась.
А во-вторых, и в этом она себе призналась не сразу, ей, оказывается, ужасно не хотелось, чтобы та девушка, которая так много значит для Тина, нашлась и заняла положенное ей место в его жизни. Место — ну чего уж там, надо быть честной хотя бы с собой, — которое Дин хотела для себя. И этот стыд был даже мучительнее, чем за присвоенную мудрость.
Получается, не успев сбежать от мужа, она влюбилась в совершенно постороннего парня? Но нет, если разобраться в собственных чувствах, это даже не влюбленность, просто ей приятно, что рядом есть человек, на которого можно положиться, надежное плечо. И ей просто хорошо рядом с Тином. И это ужасно эгоистично, потому что влюблена она на самом деле как раз в своего мерзавца-мужа. Именно его Дин представляет себе, когда лежит с повязкой на глазах и слушает мягкий голос Тина, зачитывающий увлекательные описания дальних чудесных мест.
С одной стороны, это здорово, когда глаза закрыты и можно дать волю воображению. Но оказывается, стоит позволить себе замечтаться, разум отдается игре, в которую вступает и тело. И у тела, как выяснилось, есть собственные желания, о которых Дин не то чтобы не подозревала до этого времени, просто ей никогда не приходилось испытывать их на себе. А тело откликается на мягкую вибрацию голоса, тело предает и… Стыдно.