— Не в этом дело!
— А в чем?!
Молчит.
Это уже даже несмешно.
Киваю пару раз и отступаю еще.
— Хватит с меня. Храни их. Лелей. Оберегай. Трахай телок, ври себе, что это не измена — делай что хочешь. А с меня правда хватит уже!
Сбегаю с лестницы, по пути подбираю свой телефон, платье, и слышу в спину:
— Ты любишь меня! Лиза! Остановись!
Останавливаюсь.
Но не для того, чтобы вернуться.
Я говорю правду…
— Да, люблю, ты прав. Я люблю. Но невозможно вечно любить в одного — это так не работает…
— Ты не одна в этих отношениях. Я тоже…
— Молчи.
— Молчать?! Нет! Не стану я молчать и…
— И что?! — смотрю на него снизу вверх, всхлипываю, плечами жму, — Если бы ты любил, то знал бы, что принять своего человека любым — не проблема. Вот что делает любовь. Она принимает, прощает, помогает и никогда не бросает…
— И я чувствую это к тебе. Ты врала мне. Столько лжи! Но я не злюсь. Даже могу, кажется, понять, хотя не до конца уверен в причинах — плевать! Я принимаю! И прощаю! Все унижения, которые ты свалила мне на голову. Что ржут у меня за спиной…Ты хоть представляешь, чтобы я пошел на такое?! Да хера с два! Ради какой-то женщины?! Но ты не "какая-то"! Ты — та самая! Я ради тебя на что угодно пойду! Мне плевать, что они все говорят обо мне! Я на хер шлю свою гордость! Всё и всех шлю! Ради тебя!
Теперь молчу я. Он спускается по ступеньке ко мне, голову набок наклоняет.
— Ты же знаешь, что я не вру. Ты знаешь, какой я.
— Гордый.
— Именно. Моя гордость — мой грех. Я очень гордый, и это...сложно...переступать через себя. Но я переступаю.
— И что? Чего ты хочешь от меня в ответ?
— Ничего.
— Не ври.
— Не вру. Я это делаю не для того, чтобы что-то получить. По-другому не могу.
Молчу. Он спускается еще на одну ступеньку ближе ко мне. Шепчет хрипло...
— Пожалуйста, не уходи. Останься. Мы что-нибудь придумаем, все будет, как раньше.
— Я не хочу, как раньше.
— Не ври…
— Я и не вру. Жить за розовым стеклом? Я не готова. Прошлое — прошло. Я туда не вернусь.
— Но наша любовь не прошла, Рассвет… я ее чувствую, и ты, уверен, тоже.
— Когда-нибудь она пройдет, — отвечаю тихо, а губы так и горят, — Невозможно любить незнакомца вечно, Адам. И когда-нибудь я стану по-настоящему свободной, клянусь. Сейчас я возвращаюсь, и, наверно, вернусь еще, но это время тоже кончится. Однажды я не посмотрю на тебя лишний раз. Потом проигнорирую сообщение и не буду об этом жалеть. Искренне. Потом не услышу звонок. А потом настанет день, когда я не захочу ехать к тебе, видеть тебя, обнимать, касаться…Тогда я стану свободной. Тогда моя любовь умрет, оставив за собой лишь шрамы, но и они пройдут. Все проходит, если не питать, а то, что ты даешь…мне этого уже мало.
Адам хмурится слегка, глаза — дыры; в них плещется снова столько всего…но это правда. Прости, малыш. Это правда…
— Однажды… — проглатываю сухую таблетку, — Я встречу другого мужчину, и он не будет тобой, но это не значит, что будет плохим. Он не будет меня обижать. Он никогда не скажет, что трахать кого-то — это не измена, потому что не захочет никого, кроме меня. И он будет любить меня. По-другому, так как ты не можешь. Честно и открыто — вот что случится однажды, Адам. Я в это верю. И тогда я улыбнусь, может, даже посмеюсь, ведь думала, что этот мужчина — ты. Но это не так. Знаешь почему? Ты будешь и дальше греть свои тайны, страшась вытащить их на свет, чтобы не дай бог кто-то тебя не осудил! Твой эгоизм и дальше будет на первом месте. Ты никогда его не переступишь. А это не та любовь, которую я достойна.
Бросаю на него взгляд, но сразу увожу, потому что мне больнее оттого, что я вижу перед собой. Каким его вижу. Потерянным. Убитым. Одиноким. Напуганным. Загнанным зверем, раненным…
Но как же я? Где я в этой истории? Герда, которая продолжает бежать по льду босая? Или Герда, которая наконец-то думает о себе?
Резко распахиваю дверь, и солнце бьет прямо в глаза. Щурюсь. Ты всегда щуришься, выходя на свет, после кромешной тьмы. Ну или когда понимаешь, что иногда нужно выбирать себя, а не того, кто никогда не поставит тебя на первое место.
— Оставайся в своей тьме со своими тайнами, Адам. С меня хватит…
«Тебя не отпустит, если это судьба»
Лиза
Всю дорогу до дома я рыдаю безжалостно и горестно. Лежа на заднем сидении, с привычным сопровождением — Ваха крутит баранку молча. Наверно, привык. Это не впервые. За тринадцать долгих месяцев он столько раз видел мои слезы, что впору, наверно, платить, как личной жилетке. Пусть он никогда не реагирует, пусть и делает вид, что ничего не происходит, но его тихое присутствие как-то облегчает. Наверно.
Но сегодня многое меняется…слова, которые надо было сказать раньше — сказаны; солнце, которое я так долго не замечала — светит и греет. А моя жилетка в какой-то момент обретает человечность и тихо говорит на светофоре примерно за пару кварталов от дома.
— Я знаю, что он может быть мудаком.
Удивляюсь.
Хмурюсь.
Поднимаю глаза, но он не оборачивается. Пальцем только постукивает по рулю, будто ничего не говорил. Но он еще не закончил!
Вздыхает тяжело…
— Мои слова, наверно, и смысла не имеют, но мне сложно смотреть на то, как…рушится что-то, что впервые имеет значение.
— Все уже рухнуло. Скоро у тебя не будет необходимости участвовать в этой драме… — сопротивляюсь неуверенно, он хмыкает.
— Вы же здесь, Лиза. Значит, еще не все потеряно.
Теперь хмыкаю я. Очень хочется сказать что-то ядовитое, но я не успеваю — продолжает, легко тронув машину с места.
— Я много его женщин видел. Очень много. Но это все другое, а вы…Знаете, я когда впервые вас увидел, сразу понял, что вы станете его женой.
— То есть рогатой идиоткой, которая должна будет делить своего мужа с множеством женщин? — яд все-таки выплескивается наружу, — Скажи, Ваха, у меня на лице было написано, да? Что я идиотка?
Мягко усмехается, только горько как-то одновременно…
— Не это на вашем лице написано.
— А что тогда?
— Что любить вас будет.
Смешок рвется и из моей груди, но перед глазами быстро встают слезы. Я закрываю лицо ладошками, еле дышу, а он вздыхает.
— Знал, что будет непросто. С ним уже давно непросто… вы мне, наверно, не поверите? Адам другим был. Когда-то он совсем другим был…
— Мне это должно как-то помочь?
— Вы же здесь. Значит, хотите, чтобы помогло хоть что-то…
— Я…
— Он скрывал свои…интрижки.
Пиздец.
Усмехаюсь зло, цежу.
— И?! Мне легче должно стать от этой информации?!
— Вы не понимаете, Лиза. В их мире такое не скрывают. Любовниц заводят, чтобы ими хвастаться. Адам — держал все за семью печатями. Он не хотел, чтобы кто-то знал. Заставлял их подписывать контракты.
— Я все еще не улавливаю твоей мысли, Ваха.
— Она простая: он не хотел вас унижать. Спросите у кого угодно, вам каждый скажет, что уверен в его верности.
— Я спрашиваю у тебя. Ну? Он был мне верен?
Вижу, как поджимает губы. Я еще раз усмехаюсь.
— Видишь, как просто?
— Он никогда не брал машины, на которых ездите Вы. Он никогда их не приближал. Никогда не возил в рестораны, никогда не возил по магазинам. Ни в коем случае — к вам в дом. Все было покрыто тайной. Быстро и грязно.
Еще один упертый баран! Я сжимаю с силой кулаки, сажусь, проделываю дыру в затылке, но что сказать? Наорать? Нахамить? Смысл? Просто отвожу взгляд. Мне недолго здесь осталось — в этой проклятой тачке, где от кожи пахнет им…
Голова болит.
— Вы знаете, каким он был раньше?
— Боже…пожалуйста…— прикрываю глаза от внезапно накатившей боли в затылке, — Замолчи…
— Он был другим, — настырно продолжает, — Пока не стал притворяться тем, кем вы его знаете.
— И каким же?!