— В каком часу это случилось, не припомните? — спросил судья.
— Так в двенадцатом.
— Скажите, свидетель, кем вам приходится Кашинцева и говорили ли вы ей, что Красикову сбил Белозеров?
— Кашинцева моя сноха. Вообще-то мне показалось, что за рулем был Вовка. Но может, и не он.
— Белозеров и Серегин похожи друг на друга?
— Пошто, эко место? Такого большого сходства нет, но стекла в кабине были грязными, можно и ошибиться.
— Все-таки вы убеждены, что трактор вел Белозеров? — повел допрос прокурор.
— Пошто это? Я же сказал…
— Хорошо. А на предварительном следствии что говорили, помните?
— Так то же и говорил. Сначала мне показалось, что ехал Вовка, а там — кто его знает.
— Больше вопросов к свидетелю не имею, — заявил прокурор Хомутинин.
— Адвокат?
— Свидетель Кабаков, давайте уточним: говорили или нет вы Кашинцевой о том, что трактором управлял Белозеров?
— Никому ничего я не говорил и ей не говорил.
— Почему же она ссылается на вас? И в обвинительном заключении записано: «Свидетель Маркова показала: о том, что Белозеров в тот день был за рулем трактора, она слышала от Кашинцевой, а Кашинцева говорила, что Кабаков Петр Савельевич стоял около дома и видел, как проехал Белозеров Владимир…» Выходит, все-таки говорили, если ваши слова записаны в таком важном документе. Вам поверили и потому ссылаются на вас.
Выдержку из обвинительного заключения адвокат процитировал, не случайно: давно уже обратил внимание на слабость этого утверждения. Поначалу удивился: «Ничего себе — убедительное доказательство — из третьих уст!» Позднее решил с него и речь начинать, чтобы сразу создать нужное впечатление, и не утерпел, использовал заранее.
— Ничего я не говорил ей! — в голосе свидетеля раздражение: чего прилип к человеку? — Предположение свое мог высказать.
— Пред-по-ло-жение, — повторил адвокат, — но не умеренность. Кстати, как у вас со зрением?
— Да не похвастаюсь… Седьмой десяток добиваю.
— Последний вопрос: пока вы были за оградой, всадник по улице не проезжал?
— Не-е-т.
— Больше вопросов к свидетелю не имею, — сказал Камаев и облегченно вздохнул.
Он давно привык: что бы ни случилось, сохранять невозмутимость и беспристрастность, но тут не мог скрыть улыбку удовлетворения — прокурор может смело вычеркнуть Кабакова из списка свидетелей обвинения.
Анна Никифоровна перехватила улыбку адвоката и впервые почувствовала в душе облегчение. А Камаев уже снова сосредоточился: вот-вот начнется допрос других очевидцев происшествия, очень важный для исхода дела. Пальцы заскользили по строчкам обвинительного заключения: «Показания свидетелей, гостей свадьбы, о том, что они видели Белозерова верхом на лошади, незадолго до наезда на Красикову, не подтверждаются материалами дела. Красикова сбита в двенадцать — двенадцать десять, а Белозеров проезжал на ферму раньше. Кроме того, свидетель Воробьев показал, что видел всадника накануне, а не двадцать восьмого апреля…»
Да, время в уголовных делах чаще всего выходит во главу угла. Ничего не значащие в обычной жизни десять — пятнадцать минут приобретают вдруг первостепенное значение. Установить же предельно точное время совершения преступления сплошь и рядом бывает труднее трудного: кто из очевидцев наезда, убийства ли догадается в нужный момент взглянуть на часы? Дело Белозерова не исключение. От одиннадцати тридцати до двенадцати десяти — так довольно приблизительно определяют свидетели момент гибели Красиковой. Поэтому следует опровергнуть утверждение следствия о том, что гости свадьбы видели Белозерова днем или двумя раньше, и доказать обратное — всадник пытался проехать по улице Мира за несколько минут до происшествия, убегал от трактора не Белозеров, а другой человек.
И надежды адвоката постепенно сбывались. Свершившееся застало людей врасплох, все были немало напуганы и взволнованы, к тому же под изрядным хмельком, поэтому каждый запомнил немного, но сведенные воедино впечатления давали довольно точную картину случившегося. Никто не успел рассмотреть убегавшего в лицо, однако одежда запомнилась многим — и длинные черные волосы, коренастая фигура мужчины тридцати, если не старше, лет. Кое-кто встречался с Белозеровым и Серегиным в кабинете следователя и в коридоре прокуратуры, и там, в спокойной уже обстановке, присмотревшись к тому и другому, все взвесив и поразмыслив, люди приходили к убеждению: наезд был сделан не подсудимым. Свидетель Панова твердо стояла на том, что на трактористе были стоптанные яловые сапоги, а свидетель Воробьев, оказалось, просто перепутал дни.