— Здравствуйте…
— Меня зовут Гурча, Виктор Сергеевич.
— Вы проходите, проходите, — заторопилась она.
В комнате («Простите, прибиралась я…») сели…
Юнолицый Гена с заглаженным чубом был ответственно-суров на фотографии над кроватью с тремя подушками горкой.
Виктор Сергеевич выставил на скатерть бутылку вина.
Напряженно читая его взгляд, она стала механическими движениями собирать на стол.
— Много лет все думал приехать к вам…
— А… — она сглотнула. — Устали, поди, с дороги…
— Вы сядьте.
Она подчинилась в отчаянии.
Он налил стопки, посмотрел ей в глаза, на фотографию, вздохнул и кивнул коротко…
— Гена, — сказала женщина и упала головой на стол.
Она прихлебывала воду и аккуратно промокнула тряпочкой мокрое пятно на скатерти. Виктор Сергеевич загасил папиросу, встал со стопкой:
— Светлая его память…
Спокойная слеза затихла на ее подбородке и упала.
Он помолчал, кашлянул для разговора.
— Вы расскажите, — произнесла Анна Емельяновна, тоскуя и томясь.
Он заговорил с паузами, затягиваясь глубоко, приопуская веки.
— …и когда зашел на катер второй раз пикировщик, — дошел он, — раненые, лежим рядом… И дали мы с ним тогда слово друг другу, — крепко выделил, — матросское фронтовое слово дали: живой кто останется — не забудет другого и волю его последнюю исполнит.
Рассказ его был краток.
Женщина слушала с обескровленным неподвижным лицом.
— Вы ешьте, — сказала она и вышла.
Он выпил и закусил.
Кот приблизился, потерся в ноги. Он поднял его за шкирку.
— Вот так, — сказал он коту и подул на него.
Женщина вернулась с сухими глазами.
— Не верю я вам, — сказала она. — Неправда это все. Я ведь чувствую. Он специально прислал вас. Где он?
Ах ты черт. Ай да баба! Знал Гена, кого выбрать.
Виктор Сергеевич покачал головой.
— Милая Анна Емельяновна… Правда. Я работаю в Коломне, представителем завода по эксплуатации электровозов, — мягко объяснил. — Получаю много, все время в командировках, — вот и посылал иногда.
— Да зачем же, зачем!.. Лучше б вы не приезжали.
Ветер отдувал занавеску.
— Простите меня… — проговорила она наконец.
— Ничего.
— Нет, вы простите. Да и… я ведь вам всю жизнь обязана. Не отблагодарить. А сказали вы правду. Я знаю, правду. Да только… Ведь ждала. Двадцать два годочка все ждала. Жила этим. И теперь уж не перестану ждать, сколько осталось мне. Знаю, — а не могу не ждать.
— …Мы за то воевали, чтоб жизнь была счастливая.
— И деточек у нас не было…
— У меня тоже нет детей.
— Вы что же, не женаты?
— Женат.
Он не спеша шел с папироской по дороге, перекидывая с руки на руку легкий чемодан.
— Удружил, — усмехался. — А хрен его знает. Два дня поревет, а там привыкнет — легче станет. Полная определенность. Крути не крути, раз все ясно — точка. Полбанки с тебя, Гена.
Собирал малину с придорожных кустов. Спустился к заливу. Раздевшись, вошел в жгучую воду, отмахал туда-обратно. Ухая, растерся — поджарый, в отметинах.
Попутная машина подкинула его до города.
— Опять к нам? — улыбнулась официантка в кафе.
— Моя славная, — подмигнул. — Два бифштекса, бутылку «три звездочки» и плитку шоколада.
Когда принесла, шоколад пододвинул ей.
— Спасибо, — мотнула она завитушками.
— После работы свободна?
— А быстрый вы.
— Быстрый, — подтвердил он.
Он сидел до закрытия, слушал музыку, еще заказывал: угощал соседей.
— Анечка, будешь ждать меня двадцать два годочка? — в сгустившемся гомоне подсек официантку. Она сделала глазки:
— Пьете вы много.
— Ничего, — сказал он. — Я умею.
— Это вы все умеете.
Из погасшего кафе они вышли под руку в половине первого.
Их ждали.
— Что, — весело оскалил Гурча золотые зубы, — поговорить надо?
— Догадливый, — порадовался передний, столб.
— Разойдемся миром, ребята, — сказал Гурча.
— Конешно разойдемся. Морду тебе набью и разойдемся, ты не бойсь. А с тобой, Анька, разговор отдельно, шкура дешевая.
— Те-те-те, — процокал Гурча и ударил правой. Столб согнулся и лег на землю.
— С дороги!
Трое насели разом в беспорядочном махании. Он отпрыгнул к витрине. Плюнул в лицо — лягнул в пах — один скорчился под ногами.
— Калечить буду… — прорычал Гурча.
Длинный вставал. Слева кряжистый нацелил мощный кулак — он уклонился — загремела обсыпаясь витрина — отскочил.