Выбрать главу

Действительно, к центру Берлина тянутся орудия, танки, грузовые и штабные машины.

— К концу успеем. Вы еще на рейхстаге свою подпись поставите! — польстил кто-то.

— Там и без меня писак хватит. С трех фронтов соберутся — не протолкнешься. — Но и по тону Карайбога чувствуется, что к рейхстагу он надеется попасть обязательно. И попадет. Недаром четыре года шел к этой цели. И уж, конечно, поставит на нем и свою подпись.

— У меня в Берлине и кроме рейхстага одно дело есть.

— Какое? Может, фрау заимели?

— Дело серьезное. Ты со своей кобелятиной не лезь, — рассердился Карайбог. — Долг один старый надо получить. С процентами.

По угрюмому лицу гвардии младшего лейтенанта видно, что дело у него и впрямь не шутейное.

— Ну, покурили — и в ружье! После рейхстага отдыхать будем.

…А по улице идет очередной полк. Медногорлые трубы оркестра торжествуют победу. Впереди — как и положено — боевое знамя. Может быть, впервые за всю войну оно не зачехлено. Развевается на ветру. Смотрите, берлинцы, из своих нор. Знамя победителей!

На груди знаменосца и его ассистентов боевые ордена и медали. Ордена и медали на гимнастерках всех офицеров и бойцов полка. Сразу видно: ветераны! А идут они не на парад. Идут к центру города, туда, где еще гремит ожесточенное сражение.

Девушки-регулировщицы, может быть те самые, что регулировали движение военных колонн в Минске, на Висле и на Одере, лихо машут флажками, весело переругиваются с водителями самоходок и танков, щегольски козыряют проезжающим командирам.

Гремит оркестр. Шагают бойцы. Последние километры. Из установленного на перекрестке репродуктора несется знакомый голос диктора. (Сколько раз слышали: «От Советского информбюро», «В последний час!».)

Семен Карайбог теперь внимательно вчитывается в таблички с названиями улиц, с трудом разбирает чудные буквы, похожие на маленькие кирхи. Одну улицу он найдет обязательно. Дойдет до нее, на карачках доползет, но будет он на той улице — Вильгельмштрассе!

А из репродукторов рвутся ликующие слова, летят над головами бойцов, эхом отзываются в обожженных коробках домов, заглушают шум моторов:

— Приказ Верховного Главнокомандующего товарища Сталина Маршалу Советского Союза Жукову, войска которого ворвались в Берлин. — Четко и победно звучат имена отмеченных: —…Генерал-майора Фирсова, генерал-лейтенанта Жеребина, генерал-лейтенанта Рослого, генерал-лейтенанта Глазунова…

А гвардии младший лейтенант Семен Карайбог все вчитывается в названия улиц.

— Найду!

2

Штаб девяносто третьего полка обосновался в полуподвальном этаже пятиэтажного дома на перекрестке двух улиц. Дом казался Полуярову олицетворением тяжелого твердокаменного прусского духа. Массивные, старой кирпичной кладки стены, цементные, на сто лет рассчитанные полы, узкие, как бойницы, исподлобья глядящие окна.

— Готовый дот! Предусмотрительный все-таки народ немцы.

Пока связисты разматывали катушки и наводили связь с дивизией, разведчики еще раз прочесали подвалы и чердаки всех ближайших домов. Гитлеровцев не было. Только в одном полуразрушенном доме засекли вражеских пулеметчиков и фаустников. Несколько гранат и пулеметных очередей — и все было кончено. Саперы со своими миноискателями обошли руины и завалы, расписались на фасадах домов:

«Проверено — мин нет!»

Бой стихал и в центре города, в районе рейхстага и имперской канцелярии.

— Теперь и перекусить можно, — решил командир полка и вопросительно глянул на своего заместителя по политчасти. — Как, Алексей?

— Всегда готов!

Ефрейтор Заплюйсвичка, пожилой бывалый херсонец, исполнявший при командире полка пропасть должностей — связного, порученца, снабженца, адъютанта и многие другие, — проворно накрыл стол газетой, ловко вспорол брюхо консервной банке, принес из батальонной кухни два котелка каши с мясом.

— Будь ласка, товарищи командиры!

Подсаживаясь к столу, Алексей Хворостов вдруг спросил Полуярова:

— А селедочки иваси у тебя нет?

— Вас ист дас, иваси? — не понял Полуяров.

— Не помнишь?

— Не помню. Отродясь такую не ел.

— Нет, ел. Сам тебя угощал.

— Что плетешь? Может, тебя контузило?

— Сейчас вспомнишь. Однажды летом ты явился ко мне в Останкино, в студенческий городок. Еще когда срочную служил. Вот тогда я тебя иваси и угощал.

— Ну и память же у тебя! Верно, были иваси. Все было. И молодость была!

Сидели друг против друга, уже не очень молодые, много на своем веку повидавшие — подполковник и майор, сидели в полуразрушенном доме в Берлине и вспоминали далекое московское лето своей юности.