Она не договорила. Разве скажешь, что он уже одним своим присутствием мешал ей смотреть фильм.
— Как жаль, завтра я не могу.
— Снова исчезнете на три месяца?
— Не знаю на сколько. Но все равно приду. Никуда, никогда теперь я от вас не уйду.
— Опять — никогда! — Нонна хотела все обратить в шутку, сказать, что вечная любовь теперь продолжается месяца два, но, взглянув на Сергея, замолчала. Было что-то такое в его лице, заставившее ее промолчать. На мгновение показалось: так и будет! Никогда не уйдет от нее юноша с такими глазами.
— Уже поздно. Пора домой.
Сергей коснулся ее руки:
— Нонна! Я люблю вас.
Нонна встала:
— Давно пора домой. — И улыбнулась: — Скоро «ноль-ноль»!
В подъезде темно, — верно, опять перегорела лампочка. С улицы через стеклянную дверь проникает свет бульварного фонаря. Лицо Нонны совсем бледное, и потому особенно светятся темные глаза. Сергей взял ее маленькую руку.
— Начинается! — прошептала Нонна и опустила голову. Но руку не отняла. И тогда Сергей прижался губами к ее губам. Почувствовал слабый запах духов, теплоту губ, частое дыхание.
Нонна вырвалась, бросилась вверх по лестнице. Остановилась на первой площадке и помахала рукой. И снова застучали каблучки по мрамору ступенек.
Сергей шел по бульварному кольцу: Никитский, Тверской, Страстной… Редкие фонари в голых ветвях. Пары на темных скамьях. Шепот. Шорохи. Всплески женского смеха. Смешные, жалкие. Разве они знают, что такое любовь!
В мае Нонна сказала, что все лето будет жить с родителями в Серебряном бору, под Москвой, где у них дача.
— Все лето! — испугался Сергей. — Как ты можешь спокойно говорить об этом. А наш батальон не поедет в лагеря, я буду в Москве.
— В городе так пыльно, душно, а у нас на даче просто прелесть. Целыми днями буду валяться на пляже. — Но, увидев лицо Сергея, предложила: — Приезжай к нам. Тебе давно пора познакомиться с моими родителями. Мама считает неприличным, что я тебя не ввела в наш дом.
— Если ты хочешь — приеду.
— Конечно, хочу! — И замялась: — Только… я сказала маме, что ты студент. Не могла я ей сказать, что ты простой красноармеец. Она у меня с причудами. Такую истерику закатит, что только держись. Отец — другое дело. Он сам в первую мировую войну солдатом был.
— А что делает твой отец?
— Разве так важно?
— Если секрет…
— Никакого секрета нет! — нахмурилась Нонна. — Он врач, медик, — и почему-то смутилась.
А смутилась Нонна не без причины: по специальности ее отец гинеколог. Когда-то давно, когда Нонне было лет десять-одиннадцать, мальчишки из соседнего дома, пересмеиваясь и гримасничая, приставали к ней с вопросом:
— Знаешь, зачем к твоему папе женщины ходят?
Нонна знала: действительно, к папе часто после обеда приходят женщины. А зачем?
Бросилась с расспросами к матери. Ядвига Аполлинариевна успокоила дочку: гадкие мальчишки все выдумали, с ними не надо не только играть, но и разговаривать.
Нонна поверила матери. Но вскоре подруги-одноклассницы просветили ее по части некоторых подробностей занятий отца. С тех детских лет Нонна стеснялась говорить о его профессии, ограничиваясь сухой констатацией: врач, медик.
— Всегда боялся эскулапов, — пошутил Сергей.
— Ничего! Папка у меня славный. Из волжских плотогонов. Я его народником зову. Он и вправду похож на Чернышевского. Только… — и снова замялась. — Только приезжай к нам в гражданском. Студент — и вдруг появишься в гимнастерке и сапогах. У тебя есть штатский костюм?
— Есть, есть, — поспешил заверить Сергей. — Приеду в штатском.
— Найти нас очень просто. Доедешь автобусом до круга, пойдешь прямо по главной улице. Второй поворот направо. Дача в саду. Белая. С мезонином. Никольских там все знают. Приезжай часам к трем. К обеду.
Легко пообещать: приеду в гражданском. А какой у него гражданский костюм! Нет у него гражданского костюма. Сапоги, гимнастерка, шаровары — и весь гардероб. И вспомнил: «Лешка!»
Со старым другом заройщиком Алексеем Хворостовым за минувшие почти два года виделся он редко, всего раз пять-шесть. Алешка в поэты или писатели еще не вышел, но литературой увлекался по-прежнему, бегал на литературные вечера и диспуты, на встречи со знаменитостями. Появились у него новые друзья, новые интересы. Но Сергей знал: старый друг не отмахнется, поможет выйти из затруднительного положения. А поскольку Лешка теперь вращался в высшем обществе, то уж гражданская одежонка у него найдется.
Рано утром в выходной, получив увольнение в городской отпуск, Сергей Полуяров помчался в Останкино, в студенческий городок, где жил Алексей Хворостов. Дребезжащий и скулящий трамвай долго вез его по бесконечной Первой Мещанской. За Крестовской заставой, переехав через мост, трамвай побежал веселей мимо маленьких хибарок Ярославского шоссе.