Домик, в котором жила Настенька со своей теткой, Полуяров едва узнал. Так он постарел, осунулся, врос в землю. Только присмотревшись, вспомнил калитку, щеколду, скамеечку у покосившегося крыльца. Ставни на окнах не закрыты, за стеклами — совсем как в прежние времена — темнели фикусы. Значит, хозяева не уехали.
Полуяров открыл калитку, поднялся по скрипучим ступенькам. Постучал так, как стучала Настенька: два раза сильно, а третий раз тихо. Дверь долго не открывали, хотя слышна была возня в сенях. Наконец стукнула задвижка, на пороге появилась старуха. Древняя, сутулая, в валенках, так закутанная теплым зимним платком, что виднелись лишь темные воспаленные глаза.
— Чего тебе?
— Бабушка! Здесь раньше жила Настенька… Анастасия Шугаева?
— Ну, жила!
Темные глаза старухи смотрели недоверчиво.
— Можно ее увидеть?
— А ты кто будешь?
Проговорил с некоторым замешательством:
— Так… знакомый ее один.
Ответ не удовлетворил старуху:
— Нынче все знакомые, — и попыталась закрыть дверь.
— Постой, постой, бабушка! Мы с Настенькой на кирпичном заводе вместе работали. Лет девять тому назад…
— Она-то работала, а вот тебя не припомню, — несколько смягчилась старуха. — Заходи, раз пришел.
Посередине большой, чисто прибранной комнаты стоял круглый стол, застланный скатертью. На диване среди подушек спала рыжая пушистая кошка. Даже головы не подняла, чтобы посмотреть на вошедшего чужого человека.
Старуха села на диван, черной скрюченной рукой погладила спящую кошку. Та замурлыкала, но головы так и не подняла.
— Садись, в ногах правды нет. Зачем тебе Настасья потребовалась? Тетка я ее.
— Случайно приехал в город. Из госпиталя. Решил проведать, узнать, как живет. Время теперь такое.
— Да уж время, — вздохнула старуха. — Куда хуже! — сидела пригорюнившись, смотрела на гостя запавшими глазами. Спросила неожиданно: — До каких таких пор отступать собираетесь? До сопок маньчжурских?
Полуяров молчал, чувствуя горькую справедливость вопроса. Вроде и сам виноват. А в чем виноват? А если не он, то кто виноват? Гитлер? Но разве скажешь старухе: Гитлер виноват в том, что вот уж какой месяц отступает наша армия, бросает на произвол врага родных людей, пускает немца в глубь России.
— До каких пор отступать будем, не скажу, не знаю. Одно знаю твердо: обратно вернемся и всю нашу землю освободим до последнего вершка. Это точно!
Старуха смягчилась, заговорила доверительно:
— Опоздал, сынок. Вчерась только уехала Настасья с ребятами. В эвакуацию.
— Только вчера?! — А он вчера, как на зло, весь день без дела бродил по городу и не знал, что уезжает Настенька.
— С заводом тронулись. Должны были еще недели две назад уехать, да заминка произошла, вагоны только вчерась дали. Прибегала прощаться.
— Разве она не с вами жила?
— Как замуж вышла, к Назару и переехала. У них попросторней будет.
Стучали ходики. Жужжала и билась о стекло муха. На стене над диваном семейная фотография.
— Настасья с ребятами.
Полуяров подошел к фотографии. Чужая женщина в темном платье с гладко причесанными волосами сидела на стуле, держа на коленях годовалого мальчика. Это был маленький Назар. Еще один Назар, чуть побольше, стоял рядом с матерью и смотрел пристально, видно, та ему сказала: «Сейчас из аппарата птичка вылетит!»
Настеньку он и не узнал бы, так она изменилась и совсем по-другому стала причесывать волосы. Только глаза остались прежними: ясными, детскими.
— Для Назара снялась. Одну ему на фронт послала, а одну мне дала. А дошла ли карточка до Назара, бог ведает.
Полуяров молчал. Вот уж не думал, что так тронет его карточка, новая Настенька, ее ребята. Хотелось спросить старуху о том, как жила Настенька все прошедшие годы, счастлива ли? Но старуха, видно, умела отгадывать чужие мысли.
— Ладно они жили. Назар в Настеньке души не чаял. Только что на руках не носил. Да как ее не любить! Умница, хозяйка, душа светлая. А уж хороша собой — другой такой и не сыщешь. Идет, бывало, по улице Ленина — чистая пава. И все Гитлер порушил!
Нужно было радоваться, что так хорошо и счастливо сложилась Настенькина жизнь. Но радости не было. Вспоминалась своя неудавшаяся жизнь, Нонна. Полуяров встал. Старуха смотрела на гостя слезящимися глазами.