— Не могу, товарищ капитан. Пока Назар там лежит, не будет мне покоя. Как я после войны его жене и сыновьям в глаза посмотрю? Я ж человек, товарищ капитан.
Капитан насупился. Было в просьбе старшего сержанта что-то такое, в чем нельзя отказать.
— Вот что, друг житный. Ты меня не спрашивал, я тебе не разрешал. Вернешься жив — твое счастье. Накроют немцы — сам виноват.
— Спасибо, товарищ капитан.
До позднего рассвета было еще часа два, и Семен Карайбог решил не тратить время зря. Взял плащ-палатку и, прихрамывая, пошел в лес. Дорогу он знал теперь хорошо, да и их следы туда и обратно еще ясно видны. Прошел лес, переполз низину и замерзшую реку, нашел проход в проволочных заграждениях. В расположении немцев тихо — видно, примирились, что проспали двух офицеров. Только время от времени в небо врезались перепуганные ракеты.
Вот и поворот, где остался Назар прикрывать их отход. Только бы не утащили гитлеровцы труп. Мало ли что им в голову взбредет. Порой и своих мертвецов бросают, а наших уносят. По карманам, видать, шарят или формой нашей интересуются.
У пня, где остался Шугаев, что-то чернело на истоптанном снегу. Семен подполз поближе. Слава богу, Назар! Карайбог расстелил плащ-палатку и стал перетаскивать на нее убитого. Неожиданно Назар тихо застонал. Семен не поверил своим ушам. Почудилось. Но Назар застонал громче. Карайбог поскорее уложил раненого на плащ-палатку и потянул по снегу в расположение роты. Как назло, еще пуще разболелась нога. Но он теперь не обращал на нее внимания. Сжав зубы, загнанно дыша, тянул плащ-палатку.
У своих траншей его окликнули:
— Карайбог, ты?
— Я.
— Ну, как?
— Подсоби. Скорей в санчасть.
— Неужто живой?
— А то как! Заройщик! Нас за рупь за двадцать не возьмешь! Не хухры-мухры! — Все в Семене ликовало.
В санчасти Назара Шугаева перевязали на скорую руку и сразу же отправили в медсанбат. В том, что заройщиков запросто не возьмешь, Семен Карайбог был прав. Хирург медсанбата, до чего уж насмотрелся на разные ранения, но и то удивлялся: повезло бойцу! Пуля, попавшая в левое плечо Назара, прошила только мякоть и не коснулась ключицы. Другая чиркнула по виску, содрала кожу, но череп не задела. Осколок гранаты рубанул по левой ноге, разворотил бедро, но кость не нарушил. Даже пуля, выпущенная в упор в спину из пистолета, которая должна была доконать бойца, только скользнула по лопатке.
— Товарищ майор! Как мой кореш? — деликатно спросил ждавший конца операции старший сержант Карайбог у хирурга, который вышел из операционной покурить.
— Повезло парню! Четыре ранения, и ни одного серьезного. Вот только крови потерял ведро. Но кровь дело наживное! — пыхнул дымком хирург. — Заштопаем в лучшем виде. Еще злей воевать будет.
Глава двенадцатая
«ВОЙНА ВСЕ СПИШЕТ»
Может быть, новоиспеченная медицинская сестра Нонна Никольская и не выдержала бы того разительного контраста, который представлял переход в один день из богато обставленной благоустроенной квартиры на Гоголевском бульваре в заскорузло-холодную медсанбатовскую палатку на опушке сырого осеннего леса где-то под Лобней, если бы рядом с ней не было военврача Марии Степановны Афанасьевой. С женой Петра Николаевича Нонна познакомилась на своей свадьбе. Ей тогда она не понравилась. Маленькая, пухленькая, какая-то гоголевская Коробочка в молодости — так про себя подумала Нонна.
До войны они встречались всего несколько раз. Ни близости, ни просто добрых приятельских отношений между ними не возникло. И вот Петр Николаевич привез Нонну в медсанбат, сдал на руки жене:
— Мура! На твое попечение!
Мария Степановна привела озябшую и промокшую на осеннем дожде Нонну в свою палатку, дала переодеться во все сухое, накормила.
— Крови боишься?
— Боюсь!
— Как же ты в медицинский пошла?
— Не привыкла еще.
— Ничего, привыкнешь. Я тебя возьму к себе в хирургическое отделение. Самое бойкое место.
В ту первую ночь они говорили обо всем: о войне, о страданиях, какие она принесла людям, о том, что произошло в Москве шестнадцатого октября… Обо всем! Только ни разу не вспомнили Якова Макаровича Душенкова. Молчала Нонна, молчала и Мария Степановна. И Нонна была ей благодарна за такую деликатность. О бывшем муже вспоминать и тем более говорить ей было неприятно.
Раньше, в прежние времена, их называли сестрами милосердия. Не знаю, кто и почему заменил старое название новым, сухим и формальным медицинская сестра.