Я не ожидала, что все произойдет именно так.
Влюбиться в сводного брата — худшее, что я могла сделать, и все же я ничего не могла с этим поделать. Он держал мое сердце в своем кулаке, владел мной полностью и бесповоротно, а я ничего не могла сделать, чтобы остановить это.
Я ощутила, как наши узы становятся все крепче и крепче, когда он вошел в меня, его губы слились с моим, держа меня так близко к своему телу, насколько это физически возможно.
Мое тело взлетает от наслаждения, кожа пылает, когда он доводит меня до оргазма Своим членом мужчина глубоко входит в меня, его поцелуи добавляют жара.
— Атлас, — прошептала я ему в губы, когда он наконец приподнялся.
В его взгляде есть что-то такое, что отражает мой собственный. Разница между нами в том, что в этих проникновенных глазах скрыта многолетняя боль, разбитое сердце и тоска. Годы страданий.
— Я знаю, — прошептал он мне в губы. — Я знаю, светлячок.
Он никогда не отдаст мне свое сердце, не так, как я этого хотела, и мне придется довольствоваться лишь разбитыми осколками.
Все, что у меня осталось, — твое.
Но что от него осталось?
Что такого случилось, что сделало его таким? Что причинило ему такую боль?
— Давай со мной, светлячок, — шепчет он. — Мой светлячок.
Он протягивает руку между нашими телами, прижимает большой палец к моему набухшему клитору, и я взрываюсь вокруг него, откидывая голову назад в наслаждении, и его тело следует за мной, изливаясь в меня. Его член подрагивает, когда он опустошает себя, мужской стон удовольствия эхом разносится по комнате.
Осознание того, насколько глубоки мои чувства к нему, только усиливается, когда он снимает с меня веревки и несет нас обоих в душ, усаживает на плитку под струями и просто держит меня. Он держит меня так, словно я самое дорогое, к чему он когда-либо прикасался, его руки гладят мою остывающую кожу, снимая с меня кайф, от которого у меня перехватило дыхание. Он гладит меня по спине и шепчет мне в волосы слова, которые я не слышу, но они согревают меня.
А когда простыни сменились и стали чистыми, он прижал меня к кровати, просунул руку между грудей, к сердцу, а его лицо прижалось к моей шее, и он заснул.
Я впервые видела, чтобы он уснул так спокойно и быстро. Мужчина лежит, его рука покоится в области моего сердца, а я смотрю на него, зная, что никогда не смогу забыть.
Я не смогу удержать его.
Он никогда не позволит.
И я никогда больше не встречу такого мужчину, как Атлас Сэйнт.
Глава 29
◦●◉Атлас◉●◦
Всему хорошему приходит конец.
Однажды мне сказали, что тех, кто тебе дорог, не стоит держать в клетке. И я даже не сомневался в этом, когда однажды Ашер пришел домой с поляны с несколькими светлячками, запертыми в банке. Я сразу же сказал ему, что нужно их выпустить, что это нечестно по отношению к жукам — держать их в банке, когда у них есть целый мир, который они могут исследовать.
И мой собственный светлячок, она была бы обременена мной.
Не стану отрицать, что я узнал ее взгляд, которым она смотрела на меня прошлой ночью. Я видел его раньше, на лице Амелии, когда она смотрела на моего брата, я видел его на лице моего отца, когда он смотрел на свою жену.
Любовь.
Она любила меня.
Эта чистая, красивая девушка любила монстра.
И именно поэтому я отпущу ее.
Потому что, полюбив меня, она была бы проклята. А если бы я полюбил ее в ответ… от меня не было бы спасения.
Или, может быть, это чувство в груди, это сжимание, это уже было то глубоко укоренившееся чувство любви, и именно поэтому я отпущу ее.
Я не знал.
Она сидит за завтраком и просматривает новости, поедая кашу, и выглядит такой расслабленной и довольной, щеки раскраснелись, светлые волосы еще слегка растрепались от сна. Она была ослепительна.
Что насчет моей разрушительной боли в груди? Это было похоже на то, что я не испытывал раньше. Ни в те годы, когда нас приютили Сэйнты и в конце концов отвернулось большинство, ни в последующие годы, когда нас постоянно отвергали и не доверяли, ни тогда, когда я приставил пистолет к голове собственного брата и нажал на курок.
Это была боль иного рода.
Боль, которая раздробила все, что осталось от моего сердца, превратив его в руины, и острые осколки теперь вгрызались в мои кости, в мой костный мозг.
Это было похоже на прощание с солнцем.
Горе по брату и чувство вины казались почти физическими, а это было совсем не так.