— Вас-то в чем, извините? — поднял брови Ромашин. — И кстати, как…
— Долидзе, — представился мужчина. — Константин Долидзе. Для друзей Костя, для официальных органов Константин Вахтангович. А подозреваете вы нас всех в том, что мы халатно или со злым умыслом вынесли с территории горючее вещество, которое и было использовано в давешнем умерщвлении.
Странно выражается, — подумал Ромашин. «Давешнее умерщвление», надо же. А вроде грузин…
— Вы специалисты, — сказал он. — Считаете, что это действительно могло произойти?
— Вынос или убийство? — осведомился Долидзе.
— То и другое.
— Вынести горючку могли, — кивнул Константин. — Убить — нет. Я имею в виду способ… Нам Витя все описал в подробностях, и Лена тоже…
Только сейчас Ромашин обратил внимание на Криницкую, которая при появлении следователя спряталась в тени большого шкафа, перегородившего комнату.
— Я бы хотел поговорить с каждым из вас в отдельности, — сказал Антон. — По-моему, вон там, в углу, вполне можно уединиться.
В углу уже уединилась Елена Дмитриевна, и Антон направился к ней, взглядом попросив остальных продолжить свои разговоры.
За шкафом было не то чтобы темно, но сумрачно, и Антон случайно задел рукой клавиатуру стоявшего на лабораторном столе компьютера, и спавший экран осветился, голубой фон сделал обстановку интимной и даже чуть таинственной.
— Я все время думаю, — сказала Криницкая, не дожидаясь вопроса. — Не могло этого быть. Никак. Никогда.
— Что быть не могло, Елена Дмитриевна? — осторожно осведомился Антон.
— Ничего не могло. Я же вижу, куда вы клоните. Нет у нас таких горючек. И в институте нет. А убить Володю… Господи, даже подумать об этом… Маша? Она его больше жизни… Когда у него осенью нашли опухоль… Потом оказалось, что доброкачественная, вырезали, и все, но сначала, вы же понимаете, подумали… Маша чуть сама не умерла, у нее, когда все хорошо закончилось, было такое нервное истощение, что…
— Ревность… — вставил Ромашин.
— Какая ревность, о чем вы? К кому? Я знаю, вам уже донесли… Да, мы с Володей были… И что? Вы можете допустить, что любовь — она как… ну… в общем, приходит, когда не ждешь, и уходит, не спрашивая. Так и у нас было. Мы с Володей слишком разные люди. Может, поэтому… Я у них на свадьбе была подругой невесты. Маша была такая счастливая, что я все время думала: «Как хорошо, что у нас с Володей все кончилось».
Она ведь не Машу выгораживает, — подумал Антон, — а себя, доказывая, что не было никакой ревности. Случилась любовь и прошла. Появилась новая — Виктор Веденеев, вот он стоит отдельно от группы, бросает взгляды в нашу сторону, боится, как бы Лена не сказала что-нибудь, о чем потом придется жалеть.
Антон сделал приглашающий жест, и Веденеев подошел к столу, сел рядом с Криницкой, успокаивающе положил ладонь ей на руку.
— Я не знаю, о чем вы Лену спрашивали, — сказал он, — но хочу сказать, что нет в нашей лаборатории таких горючек, чтобы… — он запнулся, не желая произносить слово «убить», но не находя и других слов для замены.
«Что они все об одном? — с досадой подумал Антон. Наверное, именно эту проблему они обсуждали, когда я вошел. Нет таких горючек, значит, и способа нет. Глупо, вообще говоря, с их стороны утверждать то, что будет обязательно проверено. Точнее — глупо, если они знают, что экспертиза докажет обратное. Но ведь они не дураки — ни Веденеев, ни Криницкая, ни этот Долидзе, ни остальные».
— Я не занимаюсь сейчас физико-химическими проблемами, — сказал Ромашин. — Я в них ничего не понимаю. Возможно, смерть вашего друга была несчастным случаем. Возможно — нет.
— Если нет, то вы ищете мотивы, — перебил следователя Веденеев. — Уверяю вас, ни у кого и мотивов не было. Мы дружили.
— А идея, которую Митрохин у вас украл и выдал за собственную?
— Вы имеете в виду способ синтеза в вакуумной камере при подаче модулированного напряжения?
Возможно, Антон действительно имел в виду именно это. Вряд ли Митрохин украл у Веденеева две идеи. Хотя, если в первый раз ему сошло с рук, он мог и вторично…
— Да, — сказал Ромашин. — Об этой идее я и говорю.
— Вы утверждаете, что не разбираетесь в физико-химии горения?.. Не украл у меня Володя эту идею, с чего вы взяли?
— Даня, наверное, проболтался, — тихо произнесла Криницкая.
— А… Когда статья вышла, в институте действительно многие говорили, что идея у Володи краденая. Глупо, что Даниил поверил. Спросил бы у меня, я бы… Понимаете, идея действительно была моей, мы ее с Володей обсуждали, и он разработал экспериментальную методику. А я в это время работал над кластерным бло… Неважно. В общем, я ему сказал: делай сам, на меня можешь не ссылаться.
— Володя никогда бы не взял чужое, — гневно бросила Криницкая и даже кулачком по столу стукнула. — Если это вам Даня сказал, то он… он… Я с ним разберусь!
— Лена, — предостерегающе произнес Веденеев и повернулся к следователю: — Даниил теоретик, у него специфические представления об интеллектуальной собственности. Он бы точно не стал отказываться от авторства.
— Допустим, — уклончиво сказал Ромашин, чувствуя, как обнаруженные им мотивы тают, будто снег в апреле. — Вы говорите: Вязников не стал бы… Вы хорошо его знаете?
— По работе — да, конечно, — пожал плечами Веденеев. — Замечательный теоретик, такой интуиции, как у него, я ни у кого не встречал.
— Он бывал в лаборатории?
— Здесь, у нас? Нет, конечно, на этаж у него нет допуска.
— Не понимаю, — искренне удивился Ромашин. — Он ведь работает с вами…
— Да, все расчеты реакций объемного горения — его, и почти вся обработка результатов.
— И он не приходил в лабораторию?
— А что ему здесь делать? Теоретики сидят во втором корпусе. Даниилу вообще противопоказано появляться там, где есть работающие приборы и установки. Либо что-нибудь тут же перегорит, либо отключится, либо еще какая-нибудь гадость произойдет…
— Случай у Догилевых помнишь? — оживилась Криницкая, которая, похоже, рада была поменять тему разговора.
— Конечно, — кивнул Веденеев. — Это случилось на именинах у Зиночки Догилевой, она у нас лаборанткой работает, — обратился он к Ромашину. — Собрались на даче, человек двадцать там было, все свои, Даниила тоже позвали, не потому, что с ним веселее, а потому, что жалко его. Живет один, ни родителей, ни братьев-сестер, никого. С женщинами тоже не везет… Так вот, до его приезда все шло нормально, но как только Даниил вошел в дом, сразу начали портиться подряд все бытовые приборы. Холодильник отключился и больше включиться не пожелал. Экран телевизора погас. Что там было еще?
— Утюг, — подсказала Криницкая.
— Да, это самое удивительное! — воскликнул Веденеев. — На газовой плите стоял чугунный утюг, Зинины родители обычно использовали его, как тяжесть, когда капусту солили. В последний раз им гладили при царе Горохе. Так вот, Зина хотела переставить утюг на кухонный стол, потому что нужна была конфорка, и обожгла ладонь: железяка оказалась раскаленной.
— Что тут удивительного? — поднял брови Ромашин. — Утюг — вы сами сказали — стоял на плите.
— Но газ-то не горел!
— Значит, кто-то зажигал раньше, а потом выключил.
— Исключено, — твердо сказал Веденеев. — Был выключен главный вентиль, что во дворе. Я пошел, чтобы повернуть рычаг, а тут Зина завопила из кухни…
— Интересно, — сказал Антон, хотя ничего интересного в рассказе Веденеева не нашел: обычная байка. Был у Антона в детстве приятель по прозвищу Флашка, который спотыкался на ровном месте. Все считали, что Флашка придуривается и играет на публику, но Антон, бывавший у приятеля дома, знал, что это не так. Флашка был несчастным человеком — он даже по квартире старался перемещаться, нащупывая ногами путь, чтобы обо что-нибудь не споткнуться. И все равно падал, а однажды сломал ногу, упав с единственной ступеньки у школьных дверей. Объяснения этому феномену у Антона не было, а психолог с Петровки, которому он как-то рассказал эту историю, заметил глубокомысленно, что речь идет, скорее всего, о подсознательном процессе, когда ноги подворачиваются вне всякой связи с окружающей действительностью.