— Кто принимает роды?
— Старая Шерман.
— Понятно, это она тебя выпроводила из дому. Такая уж у нее натура. Зато, если Старая Шерман взялась за дело — о жене и ребенке можешь не беспокоиться. Да и вообще беспокоиться нечего. Пойдем лучше пропустим по маленькой.
— Спасибо, Клайв. В следующий раз я с удовольствием присоединюсь к тебе…
— Ну, смотри сам. С прибавлением потомства тебя, — сочувственно-иронически кивнул он Огдену и зашагал прочь.
Огден снова опустился на камень и погрузился в размышления, которые прервал громкий стон жены. Через открытое окно он увидел искаженное болью лицо Мэг и Старую Шерман суетящуюся возле ее кровати. В этот час им было не до него. Вот и до Мэг дошла очередь ощутить эту нечеловеческую боль, на которую обречены все женщины. Что делать, слова обращенные к праматери Еве: «Умножая умножу скорбь твою в беременности твоей, в болезни будешь рождать детей», — не обходят стороной никого из ее дочерей.
Стоны прекратились. Огден испугался и снова заглянул в комнату. Старая Шерман держала в своих руках тот самый маленький красный комочек, о котором думал перед тем Огден. Ребенок был весь мокрый, с закрытыми глазами, на голове его было какое-то жалкое подобие волосиков, пуповина все еще связывала его с матерью. Держа комочек в одной руке, другой Старая Шерман шлепнула его пару раз. Комната наполнилась визгливым криком этого маленького создания. От этих звуков сердце Огдена наполнилось радостью. Шерман ловко одним движением обрезала пуповину и аккуратно завязала. Тут она заметила Огдена.
— Поздравляю тебя, хромой, у тебя родилась дочка. Хотел, наверно, сына?
— Нет, сына хотела Мэг.
— Слава Богу, значит, получил то, что желал. — Голос Старой Шерман звучал теперь ласково.
— Что с Мэгги?
— Каждой бы женщине такие легкие роды, какие были у твоей жены.
— Мне уже можно войти?
— Ишь ты, какой быстрый. Ты погуляй еще. А то войдешь сейчас, принесешь пыль, грязь. Твоей жене и дочери это может не понравиться. Так что иди, а я тут позабочусь о них.
Огден пошел на реку. Он любил приходить сюда, к быстротекущему руслу Руфуса. Река будто делила с ним его горе и радость. Каждый раз, когда он смотрел на ее воды, в его душе восстанавливался мир и покой. Вся его жизнь была связана с этой рекой. На ней он вырос. Сюда приходил он мальчишкой удить рыбу.
Побродив по знакомым местам, Огден решил, что уже пора, и чуть ли не вприпрыжку побежал домой. Войдя в дом, он прислушался — стояла подозрительная тишина.
Скинув ботинки, он на цыпочках вбежал в комнату, где должна была быть Мэг, и увидел ее, сидящую на кровати и кормящую грудью маленький белый сверточек. Старая Шерман сидела на стуле и клевала носом.
— Мэгги, Мэг, — позвал он тихонько, стоя в дверях.
Мэг подняла голову, и он увидел ее большие глаза, окруженные темно-синими кругами, увидел счастливую улыбку на ее губах.
— Все, Огден, уже все хорошо… — зашептала она и, взглянув на младенца, добавила: — Кажется, спит.
— А можно мне посмотреть?
— Потом, Огден малышка тоже намучилась, пока пробиралась к свету, — прошептала Мэг.
— А? Хромой уже здесь, — проснулась Старая Шерман, — у Старой Шерман все в порядке, у Шерман рождается все, что заказывали, хотел девочку? Вот Старая Шерман и сделала девочку, — проскрипела она, смеясь.
— Я не знаю, как вас благодарить, Шерман, — сказал Огден.
— О-о! Зато я знаю, пойдем отсюда, я пошепчу тебе. А тебе, милая, как и малышке, пора отдыхать, лучше уснуть. Да, а как вы назовете девочку?
— Вики, конечно, — сказал Огден как нечто само собой разумеющееся. — Не так ли, дорогая?
— Конечно, так, Огден, — устало улыбнулась Мэг.
И Огден и Шерман вышли в другую комнату пошептаться.
3
Алекс женился, как Дели и ожидала, на Энни.
Когда Алекс уже вместе со своей женой приехал на каникулы на пароход, Дели расплакалась, увидев, как он вытянулся и приобрел какой-то суховатый, но солидный вид студента-отличника.
— Алекс, твоя медицина тебя совсем высушит, — вытирала она глаза. А Алекс виновато улыбнулся и в свое оправдание говорил, что он действительно один из первых на курсе, так же как и Энни.
Энни Дели сразу понравилась. Маленькая, пухленькая, миловидная девушка с некрасивыми, чуть выдвинутыми вперед зубами, словно у зайца, она мгновенно вызывала расположение своим тихим голосом и мягкой улыбкой. Однако, когда Энни начинала говорить с Алексом об учебе, когда они начинали сыпать медицинскими терминами, Энни преображалась, сразу же становилась чем-то похожей на Алекса — сухой и деловитой, знающей цену своему вескому медицинскому слову.