Она сказал тогда:
«Теперь слишком поздно. – И ей не нужно было бороться с собой или подавлять свои чувства, чтобы так ответить: она не испытывала к нему ничего, кроме дружеской симпатии. – Десять лет назад я хотела выйти за тебя замуж больше всего на свете. Но ты не был свободен, а теперь я уже не та. Теперь я предпочитаю свободу».
«Дели! Если бы можно было вернуть… Если бы ты снова дала мне шанс… Ведь тогда, я говорил тебе, у меня было ощущение, что все бесполезно, мне казалось, ты изменилась ко мне. Но еще не поздно. Позволь мне доказать тебе…»
Когда он попытался обнять ее, Дели твердо отстранила его руки. Да… С годами она стала мудрее или… жестче?
«Не стоит, Аластер. Огня нет, остался лишь пепел». У нее мелькнула мысль: может быть, она тогда была влюблена в его дом, в ту околдовавшую ее атмосферу?.. После пожара что-то изменилось. Уж не из-за предсмертных ли слов Дороти Баретт, которыми она словно заставляла Дели принять эту жертву? Бедная Дороти! Может быть, и лучше, что она умерла; ей было бы трудно жить, сделав тот выбор, на который она решилась.
Кроме того. Дели не хотелось ехать в Англию, ведь это означало бы уехать из Австралии навсегда. Уехать из страны, которая вот уже почти пятьдесят лет была ее домом; это синее небо и необъятные просторы так вошли в ее плоть и кровь, словно она родилась здесь.
Когда пароход обогнул излучину, Дели оглянулась на то место, где когда-то стоял дом. Все ушло, унесенное потоком времени, со всеми людьми, которые там жили, – кроме нее. Прошлое существует теперь только в ней; но что же останется, когда придет ее черед? На каплю полнее станет тогда река Вечности, приняв ее в свои берега, и еще один узелок завяжется на нескончаемом полотне жизни.
Темно-красные эвкалипты, клонящиеся к воде, были такими знакомыми, что Дели ощутила странное смещение времен: она будто вернулась в дни своей юности. Вот цветник тетушки Эстер; вот Или мотыжит свои грядки; бежит гибкая красотка Минна; посвистывая, идет по берегу реки дядя Чарльз; сидит, задумавшись, Адам с книгой под мышкой… Казалось, холодный ветер подул ей в спину.
Голос старика вернул ее в настоящее.
– Помните красные эвкалипты? Все порубили, чтоб строить пристани и отделывать разные там вагоны, каюты и все такое прочее. А сейчас хотят, чтоб росли, как раньше; у Лесного комитета везде строгий контроль: ничего меньше восьми футов рубить нельзя. Да только когда ж они вырастут? Лет пятьсот, поди, пройдет. Больших-то деревьев теперь почти и не осталось. Разве что у самой воды.
Дели порадовалась, что не поехала по суше от Моама через безлесье, песчаные дюны и травянистые пустоши с загонами для скота, где когда-то под муррейскими соснами расстилался ковер диких маргариток. Здесь она все-таки чувствовала спокойствие реки, текущей в знакомых излучинах, и вечное движение беспокойного потока – единственное, что не изменилось в этом мире. Ее душа наполнялась покоем.
4
Мэг собиралась родить второго ребенка и лежала в Уэнтвортской больнице, поэтому Дели согласилась пожить у Огдена и присмотреть за внучкой. Она удивлялась себе – тому горячему чувству, которое испытывала к маленькой Вики, этой живой, сообразительной малышке, которая вила веревки из своего отца и, того гляди, могла превратиться в настоящую баловницу.
Мэг считала, что бабушки способны только баловать внуков, и их первая серьезная размолвка случилась, когда они поспорили, надо ли брать плачущую Вики на руки. Именно тогда Дели и решила уехать, дабы не мешать Мэг по-своему воспитывать ребенка. Она была в ужасе, что ведет себя, как типичная бабушка, обожающая своих внуков. Она, которая всегда заявляла, что ей довольно было хлопот со своими собственными детьми, чтобы еще нянчиться с внуками.
Но Вики… Странное чувство охватывало Дели при взгляде на маленькую головку и крепко сомкнутые веки, на крошечные кулачки, прижатые во сне к щекам. Это был не просто младенец, один из рождающихся каждый день миллионов младенцев, это был символ нескончаемости жизни.
У Дели было ощущение, что ее мать, она, Мэг и дочка Мэг – звенья в бесконечной цепи, идущей от начала всех начал, когда первая женщина разрешилась от бремени первым ребенком. Каждый младенец женского пола представлялся ей почкой на великом древе жизни, в котором чудесным образом скрыты семена будущего. Вики была ее собственным, личным чудом.
Девочке уже минуло пять лет, но она плохо представляла себе, что такое дождь. Последние четыре года стояла сушь, а в замкнутом мирке седьмого шлюза, где она росла, дождь был редкостью даже тогда, когда не было засухи, зато зимы здесь стояли морозные и солнечные.