— Здесь очень много и главное зависит от личности врача. А кроме того, на устаревших и неэффективных, но общепринятых методиках люди делают карьеры и деньги: посты, звания, поездки. Кто ж распишется в том, что конкурент лучше лечит. Как везде, все обычно.
— А… одну ампулу… можно у вас купить?
— Простите, но — соблюдение закона от нас требуется скрупулезнейшее. Сами понимаете, с кем мы работаем и чем это пахнет…
Ясное дело. От школьников и путан до банкиров и бандитских авторитетов. И никогда не знаешь, кто стукнет. В сущности, Оленев ему не знаком.
— Лицензии и вообще официального права на эти вещи у вас нет. Поэтому я даже не даю вам совета, заметьте. Но дружески и как с коллегой могу поделиться информацией. Кетамин может быть у гинекологов и ветеринаров, у них это обычное средство. В аптеке вам не продадут, даже если найдете.
Наутро Оленев освободил Груню от работ и запер в изоляторе. Загнал в душ и выдал лазаретную пижаму. Завтрак и обед ему принес вестовой. Груне было приказано лежать в койке и читать книгу Поля де Крюи «Борьба с безумием». Сигарет его лишили. Все это входило в предварительную психологическую подготовку — чтоб проникся серьезностью предстоящего и задумался. У психологически не готового жлоба эффекта может не быть, предупредил профессор. А как еще готовить — Оленев не знал, тут он действовал по разумению и наитию.
В семнадцать ноль-ноль он приступил. Для полной безопасности и нагнетания обстановки он добросовестно измерил Груне давление и посчитал пульс. Груня был здоров, как лошадь, на которой можно возить воду, если давать иногда лошади подкурить. Он лежал и с чуть тревожным интересом ожидал продолжения, отвлекая себя речью в защиту травки, которая во многих странах вообще разрешена и кроме пользы ничего не приносит.
— Помолчи, — приказал Оленев и отломил головку ампулы. Прищурил глаз и втянул в шприц полкубика. Он волновался.
— Это что? — спросил Груня, кося глазом.
— Прекра-асный препарат… — с ласковостью вивисектора прокомментировал Оленев, аккуратно попадая иглой в локтевую вену и медленно, с паузами подавая поршень. Груня следил с любопытством.
— Ого! — сказал он. — Приход на кончике иглы, доктор.
Больше он ничего не говорил, потому что в теле обнаружилось тихое и вибрирующее моторное гудение, стена изолятора оказалась дальше и выше, лицо Оленева прорисовалось необыкновенно четко и нависло по дуге, как торшер, а его ладонь, приятно теплая, легла ему на лицо, закрыв глаза, и он не столько услышал, сколько понял голос:
— Закрой глаза и лежи спокойно.
Тело Груни перестало быть, и бесплотная субстанция, которая была им, оставаясь на месте, но чуть выше топчана, приняла легкое движение вперед ногами и несколько вверх. Движение нельзя было назвать полетом — это было просто перемещение в неощущаемом пространстве.
Призрак изолятора в тающей памяти округло раздвигался, как бесконечно надуваемый мыльный пузырь, эта округлость удлинилась косо вверх бесконечным тоннелем, плавная поверхность которого подсвечивалась мрачноватым фиолетовым светом, в котором было что-то от камзола средневекового рыцаря, и была фасетчатой, как чешуя кедровой шишки. В конце тоннеля обещало себя косматое бело-синее сияние космических солнц. Летящее восхождение по тоннелю было незаметно-медленным, но сияние приближалось непостижимо быстро, и по исчезновении тоннеля Груня начал рассеиваться, как облачко, в не имеющем пределов просторе. Простор представлял собой необыкновенной красоты синий тысячекилометровый водопад, в котором было нечто общее со сказочным и гигантским готическим замком. Это вселяло необыкновенный восторг и подъем.
В это время в изоляторе Оленев над ним напряженно орал:
— Ты летишь в небе! Ты паришь! Тебе хорошо! Легко! — В первую очередь он старался своими словами убедить себя самого, и чтоб это убеждение перетекло из его живота, груди и головы через руки в пациента. — Чудесно! Тебе никогда не было так хорошо!
Груня пребывал в блаженстве сотни лет. Это было всемогущее блаженство. Он вел серебряный звездолет через туманность Андромеды и был им и одновременно его командиром.
— Точка! — криком артиллерийского корректировщика надсаживался Оленев. — Появилась черная точка! Ты пытаешься отвернуть, но не можешь! Она закрыла полнеба! Это дурь! трава! анаша! конопля! Ты врезаешься в нее, это муки, ты умираешь!!!
У Груни перехватило дыхание от ужаса. Стремительное падение продолжалось вечность. Черная точка росла внизу, она распадалась на отдельные квадратики и сегменты, которые в приближении оказались буро-красными, как кровь или как кирпич, а границы между ними — черными. Ядро этой бывшей точки обросло зубчатой стеной с острыми башнями, игольчатые шпили угрожали пятиконечными красными звездами, и золотой двуглавый орел, блестящий, как инструмент хирурга и палача, терзал ему печень.