В геометрическом центре группы инженер придерживал стоящее знамя классического вида: золотая бахрома вкруг алого плюша, две кисти на витых шнурах и венчающее древко латунное фигурное острие с серпом, молотом и звездой. Инженер говорил, иногда вытягивая перед собой свободную руку:
— …большая честь вручить это знамя, символизирующее борьбу честных трудящихся людей против нищеты и бесправия, и несправедливости, команде вашего легендарного корабля, символизирующего бессмертный огонь идеалов человечества… — тут он немного запутался в согласовании причастных оборотов и перешел к новой конструкции: — Который навсегда светит как маяк победы в деле достижения справедливости… — Он немного волновался и подвигал рукой, как бы ловя равновесие.
— Друг Аркадий, не говори красиво, — сказал лысый, который был учителем литературы в вечерней школе завода. — Товарищи, я скажу проще. Сколько можно воровать!
— Всегда! — подтвердил Груня с уверенностью хозяина и человека бывалого.
— Именно! — подхватил лысый. — Как говорили карбонарии Гарибальди — баста! У кого они воруют? У тех, кто работает. У тех, кто служит в армии и на флоте. Разве ваше начальство не обкрадывает вас?
— Нас! — подтвердил Груня и подпрыгнул от Шуркиного щипка.
Тут Хазанов в белом колпаке выставил в амбразуру горячий пирог. Это на миг сбило пафос речи, одновременно придав ей праздничность.
— Разве наши и ваши семьи не… недоедают? — с наката продолжал лысый, сглотнув от запаха. — Ради чего? Деньги не исчезают в природе, как не исчезает ничто: если их много у одних, то именно потому, что нет у других. Капиталистическое перераспределение — это пир хищников. Ради того, чтоб их два процента покупали виллы… — То есть он тоже не говорил ничего нового, отчего старое, однако, не переставало быть правдой.
— Мы счастливы приветствовать вас, ребята… начал, в свою очередь, усатый борец и поднял по-коминтерновски кулак.
— А вот и обещанное счастье, — сардонически усмехнулся Колчак, вставая в дверях. — С таким счастьем — и на свободе. Ну что, птицы счастья завтрашнего дня? Почему прекращены работы?
— Работы закончены, товарищ командир. — Инженер встал, и следом поднялись остальные. Революционный военный совет, блюдя достоинство, поднялся не то чтобы нехотя, но с затяжкой: хотим — встаем, а можем и вообще не вставать, навставались, хоре.
— Старший механик!
— Работу принял, Николай Павлович. Все в порядке. Товарищи поработали на совесть.
— Всех благодарю за службу и работу, — резюмировал Колчак. — А теперь, как говорится, на свободу с чистой совестью. На совесть заработанные деньги вы получите на своем заводе. Директору заплачено наличными.
— У графа получишь, — угрюмо проговорил один из пацанов.
— Для нас честь ремонтировать «Аврору» бесплатно, — объявил инженер, — товарищ командир.
— Я не товарищ, а господин. И не командир, а старший помощник, — непроницаемо отозвался Колчак. — Сейчас, господа, прошу всех наверх. Флаг пока возьмите с собой.
Не совсем понимая ситуацию и стараясь вникнуть в столь мгновенное ее изменение, коммунисты двинулись к дверям.
— Вообще-то мы не договорили, Николай Павлович, — сказал Шурка.
— Обращаться потрудитесь по уставу, старшина второй статьи. Потом договорите. Нет, вот к этому трапу, пожалуйста…
— Мы давно ждали, когда вы пойдете на Москву, товарищи! Мы знали, что это должно произойти!
— Вот и отлично.
На палубе Колчак отпустил внутренний ограничитель и загремел:
— Вахтенные!!! Проводить гостей с корабля! Боцман! Базар на палубе!!! Повторится — повешу!
Несколько ошарашенные и сбитые с толку такими проводами, делегаты партийной организации кучкой спустились на причал. Они не учли одного — застарелой ненависти офицеров к любым политработникам и партсобраниям.