Самопожертвование по самой своей сути высокомерно и безлично; жертвовать собой следует с горделивым презрением.
«Не обо мне плачь, но о детях своих». Вот в таком духе, подумал Эмори, мог бы говорить с ним Господь.
К сердцу его вдруг прихлынула радость, и тут же пелена над кроватью растаяла, как лицо на киноэкране; подвижная тень у окна – иначе он не сумел бы ее назвать – задержалась еще на мгновение, а потом ее словно выдуло ветром из комнаты. Он стиснул кулаки, он ликовал… десять секунд истекли…
– Делай все, как я скажу, Алек. Не спорь, понял?
Алек молча смотрел на него – воплощенный страх и отчаяние.
– У тебя есть семья, – медленно продолжал Эмори. – У тебя есть семья, и тебе необходимо выпутаться из этой истории. Слышишь, что я говорю? – Он повторил еще раз, четко и раздельно: – Ты меня слышишь?
– Слышу. – Голос звучал напряженно, глаза не отрывались от глаз Эмори.
– Алек, ты сейчас ляжешь в постель, здесь у меня. Если кто войдет, притворись пьяным. Слушайся меня, а то я скорей всего тебя убью.
Еще мгновение они смотрели друг на друга. Потом Эмори быстро подошел к комоду, взял свой бумажник и сделал девушке знак следовать за ним. Алек что-то сказал, Эмори как будто уловил слово «тюрьма», а потом вместе с Джилл юркнул в ванную и запер дверь на задвижку.
– Ты здесь со мной, – предупредил он строго. – Провела со мной весь вечер.
Она всхлипнула и кивнула.
Тогда он отпер дверь второй комнаты, и из коридора вошли трое. Комнату сразу залил электрический свет, он заморгал и зажмурился.
– Опасную игру затеяли, молодой человек!
Эмори рассмеялся:
– А дальше?
Тот, что вошел первым, сделал знак ражему детине в клетчатом костюме.
– Действуйте, Олсон.
– Понятно, мистер О’Мэй, – сказал Олсон, кивая. Двое других с любопытством глянули на свою добычу и удалились, сердито стукнув дверью.
Ражий презрительно воззрился на Эмори.
– Вы что, про закон Манна не слышали? Это надо же – явиться сюда с ней, – он ткнул большим пальцем в сторону Джилл, – с нью-йоркским номером на машине и в такую гостиницу! – Он покачал головой, давая понять, что долго боролся за Эмори, но теперь ставит на нем крест.
– Так чего вы от нас хотите? – спросил Эмори раздраженно.
– Одевайтесь, живо, да скажите вашей приятельнице, пусть заткнет глотку. – Джилл громко рыдала на постели, но при этих словах утихла и, хмуро собрав одежду, ушла в ванную.
Эмори, натягивая брюки Алека, с удовольствием обнаружил, что ситуация представляется ему комичной. Этот ражий детина печется о добродетели, смех, да и только!
– Кто-нибудь еще здесь есть? – спросил Олсон, напустив на себя вид многоопытного сыщика.
– Тот парень, что снял номер, – небрежно ответил Эмори. – Он пьян как стелька. С шести часов дрыхнет.
– Ладно, заглянем и к нему.
– Как вы узнали? – полюбопытствовал Эмори.
– Ночной дежурный видел, как вы поднимались по лестнице с этой женщиной.
Эмори кивнул; из ванной вышла Джилл, полностью, хоть и не слишком аккуратно одетая.
– Так, – начал Олсон, доставая блокнот, – запишем, кто вы такие. Только давайте по-честному, никаких там «Джон Смит» и «Мэри Браун».
– Минутку, – спокойно перебил Эмори. – Советую вам сбавить тон. Ну, мы попались, так что же из этого?
Олсон сердито выпучил глаза.
– Фамилия! – рявкнул он.
Эмори назвал свою фамилию и нью-йоркский адрес.
– А дамочка?
– Мисс Джилл…
– Эй, – возмутился Олсон, – вы меня детскими стишками не кормите. Как вас звать? Сара Мэрфи? Минни Джексон?
– Ой, Господи! – воскликнула девушка, закрыв руками заплаканное лицо. – Только бы моя мама не узнала! Не хочу, чтобы моя мама узнала!
– Ну, долго мне ждать?
– Полегче, – прикрикнул Эмори.
Минута молчания.
– Стелла Роббинс, – пролепетала она наконец. – До востребования, Рагуэй, Нью-Гэмпшир.
Олсон захлопнул блокнот и поглядел на них с глубокомысленным выражением.
– По правилам гостиница могла бы передать эти сведения в полицию, и вы бы, как пить дать, угодили в тюрьму за то, что привезли женщину из одного штата в другой с безнравственной целью. – Он помолчал, чтобы дать им прочувствовать все значение этих слов. – Но гостиница проявит к вам снисхождение.
– Не хотят в газеты попадать! – яростно выкрикнула Джилл. – Снисхождение, скажет тоже!
Эмори почувствовал себя легким, как пушинка. Он понял, что спасен, и только сейчас до его сознания дошло, какой гнусной процедуре его могли подвергнуть.
– Однако, – продолжал Олсон, – гостиницы решили сообща защищать свои интересы. За последнее время эти безобразия участились, и у нас есть договоренность с газетами, чтобы они бесплатно создавали вам кое-какую рекламу. Название отеля не упоминается, а так, несколько строк, что, мол, у вас в Атлантик-Сити вышли неприятности. Ясно?