Через три недели беспокойство тетушки окрасилось гневливым раздражением, тем более что ее тревогу весьма подогревали мысли о супруге, скорее всего отнюдь не изнывающем в джунглях от одиночества. В конце концов, она решилась отпустить его без присмотра, чтобы дать незамужней племяннице шанс с Веррэллом (на языке миссис Лакерстин мотивы звучали, конечно, гораздо благородней). Так или иначе, однажды вечером Элизабет удостоилась изящно-косвенной, но безжалостной нотации. Воспитательная беседа состояла исключительно из монолога со вздохами и продолжительными паузами, поскольку сентенции тетушки оставались без ответа.
Начала миссис Лакерстин с некоторых, навеянных фотографиями в «Болтуне», общих замечаний по поводу легкомыслия нынешних девиц, которые имеют нескромность расхаживать в пляжных пижамах и вообще так дешево себя ценят. Девушке, подчеркнула миссис Лакерстин, совершенно не пристало держаться с джентльменами подобным образом! Девушка должна уметь подать себя… Тут тетя запнулась: выражение «дорого» звучало не слишком корректно. Посему тетушка сменила курс, перейдя к изложению полученного из Англии письма, где сообщалось о судьбе той самой бедняжки, что безрассудно пренебрегла возможностью обрести в Бирме семейное счастье. Душераздирающие страдания несчастной лишний раз доказывали необходимость выходить за любого, буквально за любого! А теперь? О-о! Потеряв работу и практически вынужденная голодать, бедняжка смогла найти только место кухонной прислуги под началом противного, грубого и жестокого повара. И там, на кухне, всюду эти кошмарные тараканы! Не кажется ли Элизабет, что это просто предел ужаса? Тараканы!
Миссис Лакерстин помолчала, дав мерзким насекомым скопиться в достаточно устрашающем количестве, и добавила:
– Как жаль, что мистер Веррэлл с началом дождей оставит нас. Без него Кьяктада совершенно опустеет!
– А когда начинаются дожди? – усиленно изображая безразличие, проговорила Элизабет.
– Обычно в начале июня. Через неделю, может, две… О, дорогая, это глупо, но у меня из головы не идет та бедняжка – над грязной кухонной раковиной, среди отвратительных тараканов!
Жуткий тараканий призрак еще многократно являлся на протяжении беседы, длившейся весь вечер. Лишь наутро тетушка, как бы между прочим, упомянула в перечне мелких новостей:
– Кстати, и Флори, должно быть, скоро появится; он собирался непременно присутствовать на общем клубном собрании. Надо бы, видимо, как-нибудь пригласить его к обеду.
После визита со шкурой леопарда дамы о Флори начисто забыли. Сейчас обеим припомнился и он – au pis aller[43], как говорят французы.
Три дня спустя миссис Лакерстин вызвала мужа, заслужившего краткий городской отпуск. Томас Лакерстин вернулся домой с необычайно багровой физиономией («загар», пояснил он), а также с необычайной дрожью в руках, не способных зажечь спичку. Тем не менее он тут же отпраздновал свое возвращение, найдя предлог на время удалить супругу, явившись в спальню к Элизабет и весьма энергично попытавшись ее изнасиловать.
Все это время разгромленный до основания сельский бунт, как ни странно, под пеплом продолжал тлеть. Надо полагать, «колдун» (уехавший в Мартабан торговать философским камнем) справился с порученным делом не просто хорошо, а блестяще. Во всяком случае, имелась вероятность новой бессмысленной мятежной вспышки, о которой не ведало Управление, не знал даже сам У По Кин. Хотя он-то мог не тревожиться – небеса, неизменно благосклонные к нему, любым до смерти пугавшим власти туземным возмущением лишь преумножили бы его славу.