Из объятий сна Альмарион вынырнул, когда ладья Ариэн прошла немалую часть утреннего пути. С его лежбища на дереве лагерь был виден, как на ладони, поэтому первым делом эльфенок убедился в том, что отец ему вчера не приснился. Порадовавшись, что так оно и есть, он решил поискать чего-нибудь приятного в подарок.
Осматриваться начал, не слезая. Интересного и замечательного вокруг было много: кустики с огромными соцветиями, ящерицы, спинки и бока которых украшали диковинные узоры, необычной формы сучки, роскошные переливчатые бабочки. Но, увы, все, что он видел, сгодилось бы ему самому, а для отца этого было мало.
Алмо решил спуститься и побродить немного, рассматривая все вблизи. Сделав несколько кругов по расширяющейся спирали вокруг дерева, мальчик вспомнил вдруг, что ночью, пока amil помогала кошке, где-то рядом он уловил запах шелковицы.
Собирать ее в подол рубашки было бы неправильно, поэтому на бегу он осматривал округу на предмет того, что могло бы заменить корзинку. Таковой решено было назначить огромный лист как раз цветущей катальпы. Погладив дерево по гладкой коре, мальчик мысленно объяснил необходимость позаимствовать лист и попросил не обижаться на него за это. Ответом ему были целых два огромных листа, спланировавших ему прямо на голову.
В получившийся кулек шелковицы поместилось как раз на двоих. Сам Альмарион, конечно же, наелся на месте. Уже возвращаясь, он представил себе отца с черным от ягод языком, пугающего орков кривой ухмылкой. В лагерь эльфенок вбежал, все еще пребывая под впечатлением от придуманной абсурдной ситуации — то есть с широкой улыбкой.
***
Утро началось для них под громкое кваканье лягушек. Лехтэ открыла глаза, улыбнулась поднимающемуся над деревьями Анару и посмотрела на Атаринкэ, который уже не спал.
Для Искусника пробуждение тоже было радостным — с семьей, в Амане.
— С добрым утром, melindo, — прошептала она, с удовольствием целуя супруга.
Так приятно снова убедиться, что это был не сон. А муж от души потянулся и обнял жену.
Вставать, конечно же, не было никакого желания. Наоборот, хотелось лежать и лежать, и говорить о чем-нибудь. Но и посмотреть на обещанные в записке красоты тоже нужно. Лехтэ фыркнула — значит, подниматься все же надо.
Выбравшись из спальника, они первым делом отправились умываться. Тэльмиэль, пользуясь случаем, с радостью побрызгала на Атаринкэ. Естественно, когда он этого меньше всего ждал.Так за веселой возней пролетела значительная часть утра. Пора было подумать о завтраке. Они разожгли костер, поставили под квенилас воду и достали привезенные из Тириона припасы.
Довольный Алмо прибежал с ягодами в подарок и, пожелав родителям доброго утра, сгрузил добычу на импровизированный стол и устроился поблизости от отцовского места. Все вместе позавтракали, в том числе и шелковицей, а после Атаринкэ продемонстрировал сыну свой черный язык. Тот высунул свой.
— Лехтэ, у кого чернее? — смеясь, спросил Атаринкэ.
Все время, пока они еще оставались в лагере, эльфенок старался как можно больше касаться Куруфинвэ, словно опасаясь, что тот может исчезнуть.
Однако сюрпризы этого утра еще не кончились. Едва они успели допить квенилас, как неожиданно пошел дождь. Непонятно откуда — на небе не было ни одной тучки. Лехтэ задрала голову, пригляделась внимательнее и в конце концов заметила пару легких, почти прозрачных, облачков. Подставив ладони теплым каплям, она сощурилась, улыбнулась широко, светло и радостно, и звонко, заливисто рассмеялась.
Дождик припустил сильнее, капли часто-часто барабанили по воде, по листьям деревьев, по волосам и плечам эльдар. Лехтэ раскинула широко руки и закружилась на месте, все так же легко и звонко смеясь. На мгновение стало жаль, что на ней сейчас не платье, а брюки — тогда это был бы по-настоящему красивый танец. Но даже сейчас ее руки взлетали, подобно крыльям птицы, а стан был гибок. Оглянувшись, она посмотрела на Атаринкэ и вдруг, повинуясь порыву, подбежала и, нимало не смущаясь, поцеловала его. И посмотрел прямо в глаза.
— Люблю тебя, — проговорила осанвэ.
Дождик скоро закончился, и Алмо помог отцу свернуть лагерь. Точнее, это Искусник помог ему — эльфенок все сделал сам. Почти.
***
Снова ехали шагом. Окружающим миром было невозможно не любоваться, никто из них не имел причин спешить, и они просто наслаждались видами, обществом друг друга и фруктами, которые изредка срывали с ветвей, нависавших прямо над дорогой. Первым сдался Алмо. Он спешился и присоединился к Щену, развлекающемуся в своей излюбленной манере осмотром обочин и распугиванием мелкой живности. Эльфенку же одних обочин было мало. А уж когда оказалось, что буквально в двух шагах от дороги можно найти настоящие сокровища вроде спелых не по сезону фруктов! Много он не брал: по одному плоду на каждого из них. Однако их видов было так много, что вскоре в подоле его рубахи места уже не осталось.
Атаринкэ же ехал и просто отдыхал от последних не самых легких событий, что происходили в Химринге, любовался женой и радовался сыну, улыбаясь вместе с ними. Теплый солнечный день очень располагал к такому неспешному и даже ленивому времяпрепровождению.
Лехтэ тоже откровенно наслаждалась утром в обществе мужа, любовалась, как играют в просветах листьев солнечные лучи, с интересом разглядывала диковинных птиц с ярким причудливым оперением, названия которых даже не всегда могла сказать.
Атаринкэ показывал дорогу, рассказывал о своей первой поездке семь эпох назад, а его жена впервые за все время их путешествия пожалела, что не захватила с собой платья. Однако вскорости ей в голову пришла идея, как себя хоть немного украсить. Остановив лошадь, она спешилась и принялась рвать цветы, сплетая из них венок. Васильки, ромашки, одуванчики — здесь, в садах Йаванны, все они цвели одновременно, и украшение получилось нарядным и ярким. Распустив волосы, Лехтэ надела его и спросила Атаринкэ:
— Ну как, тебе нравится?
Тот, увидев ее в венке из цветов, кивнул любимой и, подъехав ближе, сообщил на ушко, что она нравится ему любая, хоть в венке, хоть без венка, хоть в одном только венке. Сказал, и послал жене пару образов осанвэ. Лехтэ чуть покраснела и ответила тем же.
— Да, кстати, об украшениях, — заметила она, снова вскакивая в седло и пристраиваясь с мужем бок о бок.
Тэльмэ полезла за пазуху и достала мешочек, полученным в подарок в Альквалондэ. Каждая жемчужина, что была в нем — шедевр природы, удивительно красивый и неповторимый.
— Посмотри, — заговорила она, показывая жемчуг мужу. — Подобрать оправу такому чуду под силу далеко не каждому мастеру. Сделаешь мне из них какое-нибудь украшение? Например, венец?
Атаринкэ помолчал немного, рассматривая жемчужины.
— Щедрый дар, melisse, — сказал он наконец. — Твои друзья-телери не поскупились. Если хочешь, займусь венцом для тебя, но предупреждаю сразу — я мало работал с жемчугом, так что подумай, не хочешь ли ты найти мастера из морского народа.
Лехтэ открыла было рот, чтобы сказать, как ей будет приятно, если украшение все же сделает Атаринкэ, и… снова его закрыла. Похоже, любимый прав. Если он мало работал с жемчугом и не чувствует уверенности в своих силах, то настаивать, по-видимому, было глупо. В то же время телери чувствуют душу драгоценных бусин. Что ж, раз так, то она по завершении путешествия и займется этим вопросом. Нгилион наверняка сможет подсказать пару нужных имен.
Прямо над дорогой раскинуло свои ветви густое абрикосовое дерево, и Лехтэ решила, что вот тот спелый плод сам просится ей в рот. Приподнявшись в седле, она потянулась и, осторожно прихватив губами сочную мякоть, принялась есть прямо с ветки.
— Хочешь попробовать? — спросила у мужа, лукаво прищурившись. — Очень вкусно.
Тем временем Алмо как раз догнал родителей, сложил фрукты в полупустую корзинку из-под бабушкиных гостинцев и, снова взобравшись в седло, решил с помощью отца прояснить несколько непонятных мест из свитка, подаренного Олорином.
Атаринкэ похвалил сына, выбрал себе спелый персик и хотел уже протянуть жене любимое ею яблоко, как увидел, что она уже ест абрикос. Необычно так ест.