— Достаточно того, что этот парень спрыгнул с башни. Тебе следовало сразу прийти ко мне.
— Я должна сделать это сама.
— Что сделать?
— Не знаю, Коттон.
— Почему эта книга так важна? На аукционе говорили, что она ничего собой не представляет. Устроители были в шоке, когда ее купили за такую сумму.
— Понятия не имею. — В голосе Стефани вновь появилось раздражение. — Правда не знаю. Две недели назад я прочитала дневник Ларса и должна признаться, что была заинтригована. Мне совестно сказать, но я не читала ни одной его книги. И когда я наконец это сделала, мне стало стыдно за то, что я так относилась к его трудам. Одиннадцать лет многое меняют.
— Что ты собиралась делать?
Она покачала головой:
— Я не знаю. Просто купить книгу. Прочитать и посмотреть, что будет дальше. Я подумывала поехать во Францию и провести несколько дней в доме Ларса. Я не была там сто лет.
Она явно пыталась успокоить больную совесть.
— Тебе нужна помощь, Стефани. Ты знаешь, я умею управляться с такими делами.
— Разве тебе не надо управлять своей книжной лавкой?
— Мои сотрудники обойдутся без меня пару дней.
Стефани заколебалась, обдумывая его предложение.
— Ты был моим лучшим агентом. Я до сих пор расстраиваюсь, что ты ушел.
— Я сделал то, что должен был сделать.
Она гневно покачала головой.
— И тебя отнял у меня Хенрик Торвальдсен!
В прошлом году, когда он ушел в отставку и сказал ей, что собирается переехать в Копенгаген, она радовалась за него, пока не узнала, что это было предложение Торвальдсена. По своему обыкновению, она ничего не объяснила ему, а он знал, что спрашивать бесполезно.
— У меня есть для тебя еще кое-какие плохие новости, — сказал Малоун. — Покупатель, который обошел тебя на торгах… это Хенрик.
Стефани бросила на него пренебрежительный взгляд.
— Он сотрудничал с Петером Хансеном, — добавил он.
— С чего ты взял?
Малоун рассказал ей все, что удалось узнать.
— По всей видимости, Хансен пытался сыграть свою игру, и у него не получилось. Вот почему я пришел. Вам с Хенриком стоит поговорить. Но нам надо выйти отсюда незамеченными. За тобой могут следить.
— Подожди меня снаружи, — сказала Стефани. — Сейчас я оденусь.
Он двинулся к дверям:
— Где дневник Ларса?
Она указала на сейф, привинченный к полу.
— Возьми его с собой.
— Думаешь, это умно?
— Тело Хансена скоро обнаружит полиция. И они тут же выйдут на тебя. Нам надо быть наготове, если придется делать ноги.
— Я могу справиться с полицией.
Малоун обернулся:
— Вашингтон вытащил тебя из передряги в Роскиле, потому что они не знали, чем ты тут занимаешься. Я уверен, что сейчас кто-нибудь в департаменте пытается это выяснить. Ты не любишь, когда тебе задают вопросы, однако не сможешь послать генерального прокурора к черту, если он позвонит. Я сам толком не понимаю, во что ты ввязалась, но я точно знаю, что ты не захочешь объясняться на эту тему. Так что лучше собери вещи.
— Я не спущу тебе такого нахальства!
— Ой-ой-ой, без твоей солнцеподобной особы моя жизнь будет скучной и убогой. Можешь ты раз в жизни сделать то, о чем я тебя прошу? Работать «в поле» и так трудно, не надо создавать лишние проблемы.
— Не надо мне об этом напоминать.
— Ладно.
ГЛАВА XIV
23 июня, пятница
1.30
Малоун и Стефани выехали из Копенгагена по шоссе 152. Хотя Малоуну доводилось ездить от Рио-де-Жанейро до Петрополиса и вдоль моря от Неаполя до Амальфи, он считал, что дорога на север к Хельсингору, вдоль скалистого побережья Дании, — без сомнения, одно из красивейших мест на свете. Рыболовецкие деревеньки, буковый лес, летние домики и серебристый спокойный Орезунд — все это вместе образовывало великолепнейший вид.
Погода была обычной для этого времени года. В лобовое стекло стучал косой дождь, дул пронзительный ветер. За одним маленьким прибрежным пансионатом, закрытым на ночь, шоссе свернуло в глубь материка, в обширные леса. Вскоре показалась усадьба. Сквозь открытую калитку белели два коттеджа. Малоун заехал внутрь по травянистой дорожке и припарковался в мощеном внутреннем дворике. Дом, к которому они подъехали, был типичным образчиком датского барокко — трехэтажный, построенный из кирпича, отделанного песчаником. Сверху дом венчала грациозно изогнутая крыша, обшитая медью. Одно крыло дома было направлено в глубь материка, другое смотрело окнами на море.