– Мы арестованы?
– Ну, что вы, право! – совсем уж не по-полковничьи воскликнул Полковник. – За что вас арестовывать? Как можно! Нет, уважаемый Легат, вы и ваши коллеги – абсолютно свободны. Более того, вы, все трое, нам весьма интересны – раз и два – нужны. Пока. Не исключаю, что вы отлично знаете, чем интересны и зачем нужны, знаете-знаете, только ломаете передо мной комедию. Ваша воля! Но я слишком давно работаю в этом… – поискал слово, нашел, – учреждении, так скажем, чтобы точно знать: никто не хочет вредить себе любимому. И вы, Легат, и ваши коллеги по странствиям – не исключение. Да вы и сами это понимаете… – Резко сменил тон на прежний, деловой: – Пока я буду отсутствовать, вас отведут в комнату отдыха, предложат обед – уж не обессудьте, у нас тут не ресторан, – вы отдохнете, пообщаетесь друг с другом, а потом мы вернемся к нашим баранам. – Снял трубку связи: – Капитан, предоставьте нашим гостям, – голосом слово подчеркнул! – возможность отдохнуть и хорошо пообедать. И, конечно же, не бросайте их, они здесь – в чужом и страшном мире, – засмеялся, положил трубку. – Не прощаюсь.
А вошедший в кабинет капитан уже стоял караульным столбом над Легатом, ждал. Легат подобрал куртку, пошел к выходу. У дверей обернулся, сказал вроде просительно, а вроде предупреждающе:
– Свяжитесь с моим шефом, Полковник, искренне вам советую. Его телефон – в справочнике Связи № 1 на букву «К». И еще о ключе. Не потеряйте его, пожалуйста, нам же возвращаться…
Сказал и пошел. И вдруг что-то, как говорится, «из раньше» задело его, что-то увиденное в кабинете, только что увиденное или ранее – не понимал и не помнил, но это «что-то» скребло изнутри, просилось наружу, а он не мог сформулировать его для себя…
Или не для себя? Или для всех?
А вежливый капитан (здесь все вежливые: и капитан, и полковник, и сержанты, только с генералами пока не познакомились) провел их по уже знакомому коридору. Свернули налево, вышли к лифтам, поднялись на два этажа, опять по коридору прошли – и все по пустым коридорам, ни одного живого гэбиста в здании не видно, будто все они поголовно или на задании, или вымерли. Капитан открыл очередную дверь, за которой оказалась вполне пристойная, хотя весьма казенная гостевая комната. Не та, в какую их поначалу завели. Иная. Кожаные диваны, кожаные кресла, овальный стол, покрытый белой накрахмаленной скатертью (так, отметил Легат машинально, теперь не крахмалят, так раньше мама крахмалила, когда он пацаном был), стулья с прямыми спинками вокруг стола, на стене – пейзаж кисти неизвестного, но мастеровитого художника, на другой – еще пейзаж, того же художника, а на третьей стене из золотой широкой рамы смотрел на них хорошо известный Легату немолодой, но умело примоложенный автором портрета человек – в черном костюме, при галстуке, лицо умное, приветливое, хотя и строгое одновременно, а главное – брови. Черные, густые, лесополосы, а не брови!
И он знал этого человека!
И сразу вспомнил, что задело его внимание в кабинете Полковника!
На золотых полковничьих погонах, прикрепленных к кителю, скромненько так висевшему на кресле – позади хозяина, помимо звезд, имел место герб. Но – не двуглавый орел, как положено. А земной шарик в венце золотых колосьев, как давно не положено.
Пока Полковник сидел, Легат кителя не видел, а вот когда тот встал…
– Ребята, – сказал Легат почему-то – фальцетом, но не утеряв иронии, обязательной его спутницы в победах и бедах. – Есть варианты. Или я сошел с ума, или это никакая не Контора, а киностудия «Госфильм», и нас снимают скрытой камерой для скверного фильма. Но мне сдается, что третий вариант более достоин обсуждения: мы попали на Старую Родину…
– Что за чушь! – сказал Диггер.
Точнее было бы – воскликнул.
– Гонишь, – сказал лаконичный Бур.
– Может, я и сошел с ума, но не со своего, – сказал Легат и повернулся к капитану: – Простите, товарищ капитан, а год-то нынче на дворе какой? Просто из головы вылетело…
– Отдыхайте, граждане. Обед вам подадут через десять минут, – вежливо, но сухо сказал капитан. – Отдыхайте. Пока. Мои ребята будут в коридоре. Если что – обращайтесь… – И пошел к дверям. Уже выходя, обернулся: – А год нынче – одна тысяча девятьсот семидесятый.
И вышел.
6
Как красиво писали в старых романах (с ударением на первый слог), «в комнате повисла мертвая тишина». Или – для разнообразия: «Тихий ангел пролетел». И уж тогда до кучи: «Дурак родился».
– С какого… (матерное)… ты эту хрень взял? – неинтеллигентно спросил Диггер.
– Ну не с твоего же! – ответил Легат. – С твоего только что-нибудь нехорошее и взять… – болтал чушь, тянул время; если честно, то страшился произнести вслух нереально явные доказательства своего открытия. Но слово – не воробей, как известно… – Первое доказательство я увидел на кителе Полковника, который меня, скажем мягко, расспрашивал о том о сем. Китель висел на кресле позади него, я на него не обращал внимания, пока Полковник не встал с кресла. А увидел – зацепил машинально взглядом, но не задержался на увиденном: разговор долгий и малоприятный, врать пришлось от пуза, потом нас сразу сюда повели… И вот здесь я увидел второе доказательство – знакомый портрет, на который вы, кретины некультурные, вообще внимания не обратили. Смотрите. – Легат ткнул пальцем в портрет бровастого на стене позади Диггера и Бура, которые как вошли, так и сели сразу за стол – в ожидании хавки.