Открыв дверь корпуса, я выхожу на улицу. Прохладный ветер ласково касается моего лица. Я стою, смотрю в темноту, и мне кажется, будто я слышу пульс жизни, которая течет вокруг. Вспоминаю Молитвенное дерево, все эти имена и нацарапанные слова, каждое со своей историей. Где эти люди теперь? Вспоминает ли кто-то школьные годы на Джеллико-роуд?
Я уже готова вернуться внутрь, когда замечаю, что возле крыльца стоит мой велосипед, который пропал, когда я оставила его за домом Ханны. Я оглядываюсь, пытаясь понять, не следит ли за мной тот, кто его вернул.
По пути в комнату прохожу мимо общей гостиной и решаю найти Библию. Евангелие от Матфея, глава десятая, двадцать шестой стих. «Нет ничего сокровенного, что не открылось бы, и тайного, что не было бы узнано». Как такое послание оказалось среди всех этих Бронни и Джейсонов?
Я засыпаю, думая о персонаже из книги Ханны, которого зовут Вебб, – он говорит о том, что я порой вижу во сне. Внезапно я опять оказываюсь на дереве с мальчиком. Он наклоняется ко мне и говорит что-то, но звука не слышно, и я вновь и вновь прошу его повторить погромче. В конце концов у меня не остается сил, и я пытаюсь прочитать по его губам, напрягая зрение и все органы чувств, и начинаю сама повторять за ним. Потом я просыпаюсь. У изножья кровати, уставившись на меня, стоят Джесса и Рафаэлла.
– Я кричала? – хрипло спрашиваю я.
– Ты плакала.
– Всю ночь?
Джесса качает головой.
– Твои губы шевелились, но беззвучно, – добавляет она.
– И что я говорила?
Рафаэлла пожимает плечами.
– Я принесу тебе воды.
Она выходит из комнаты, а Джесса садится на край кровати. Проходит несколько секунд, и я понимаю, что она сумела прочитать слова по моим губам.
– Тейлор, – тихо, слегка озадаченно говорит Джесса. – Ты сказала, что твоя мама хочет вернуться домой.
Глава 10
Мне снится сон. Я знаю, что сплю, потому что нахожусь в туннеле, а в реальной жизни я ни в какие туннели не забираюсь. Во сне я чувствую какой-то отвратительный запах. Не понимаю, что это, но он буквально пронизывает меня, и я начинаю задыхаться. Потом меня хватает и вытаскивает чья-то рука, и я догадываюсь, что это мальчик с дерева. Он пытается меня реанимировать, но его губы полны гнили, а дыхание омерзительно. И я кричу, кричу, но не могу издать ни звука.
Мысли о матери не покидают меня ни на секунду, затягивая во мрак. Мне отчаянно нужна Ханна. Порой по ночам, увидев свет в моей комнате, ко мне стучится Рафаэлла, но я не обращаю внимания. Просто сижу и стараюсь не дать себе заснуть, потому что спать небезопасно. Я постоянно гуглю все имена, под которыми когда-либо жила моя мать. Она никогда не носила одно и то же имя подолгу. Возможно, это было связано с ее родом занятий. Пару раз мама пыталась поменять и мое, полагая, что за нами кто-то охотится.
– Они отнимут тебя у меня, – повторяла она. – Так уже бывало.
Но я не хотела, чтобы мне меняли имя. Кроме него у меня больше ничего не было.
С тех пор как я принесла кота домой, он так и не привык, но я отказываюсь его отпускать. Иногда хожу в дом Ханны сразу после уроков и пытаюсь хоть немного отдохнуть или сижу в комнатке на чердаке и читаю. Там мне становится чуть легче. Мне нравится, что она такая маленькая, похожая на коробку, нравятся стены, образованные скатами крыши, идеально ровный квадратик в полу – люк, отрезающий меня от остального мира, и окошко в потолке, через которое в ясную видно каждую звездочку. Иногда после целого дня работы над строительством дома мы с Ханной сидели здесь и разговаривали. Она почти никогда не говорила о своей семье. Только в этой комнате. Когда я сама задавала вопросы, Ханна отвечала, что у нее никого не осталось и что ей нельзя поддаваться горю, иначе она уже не сможет жить как нормальный человек.
– Мне случалось проваливаться в эту пустоту, – сказала Ханна однажды. – Никогда не поддавайся ей.
Но иногда мне хочется поддаться, просто потому что я ужасно устала и уже давно живу с ощущением, будто меня кто-то преследует, а теперь это чувство становится всепоглощающим, и я боюсь, что однажды утром проснусь и не увижу смысла жить дальше. Вот разве что эти страницы у меня в руках. Они утешают, а персонажи рукописи стали мне лучшими друзьями. Как было с Джудом, когда он вернулся на следующий год и увидел, что его ждут. «Дай мне знак, – повторяю я неведомо кому у себя в голове, – дай мне знак».
Но чаще всего я думаю, какое место занимает Ханна в этой истории и в нашей школе. Может, она сама была главой сообщества, члены которого сочли ее слабой и свергли при первой возможности? Вдруг какой-нибудь подлый предатель с фашистскими замашками, вроде Ричарда, устроил переворот? И откуда взялась эта идея мира между горожанами, кадетами и нами?