– Можем вас подвезти, – ворчит он.
Григгс смотрит прямо перед собой, как будто ему вообще плевать.
– А что если мы оставим отпечатки пальцев на сиденье? – спрашиваю я. – Одолжишь нам свой платочек?
Нас с Раффи мой юмор очень веселит.
– Просто ничего не трогайте.
Если не считать поездки с мистером Палмером, когда он забирал меня из тюрьмы, я сто лет не каталась на машине, особенно днем. Во всем этом есть что-то обыденное, даже если на переднем сиденье устроились твои заклятые враги. Сантанджело и Григгс вступают в яростный спор о том, чей диск включить первым, и Григгс побеждает по одной простой причине: у Сантанджело руки заняты рулем. Начинает играть песня группы New Order, и, едва успевают отзвучать первые ноты и мелодия набирает силу, я чувствую, будто перенеслась за тысячу миль от тревог прошедшей недели. Я высовываю голову в открытое окно, и все мои чувства словно включаются. Сантанджело хорошо водит и знает каждый сантиметр дороги, без труда справляясь с ее изгибами и объезжая ямы. Я погружаюсь в дрему. Ритм музыки и голоса вокалистов заставляют прикрыть глаза, но окружающие меня цвета все равно проникают сквозь веки. Мелькает зеленый и коричневый, зеленый, коричневый и…
– Стой! – кричу я. – Сантанджело, остановись!
Тормоза визжат, и всех нас по инерции бросает вперед.
– Что такое? – спрашивают все хором.
– Ты в порядке? – добавляет Раффи.
Я отстегиваю ремень безопасности, выбираюсь из машины и иду обратно вдоль дороги. У меня за спиной хлопают три двери, и я чувствую, что мои спутники идут за мной. Прямо перед нами, на обочине дороги, среди травы, папоротника, камней и неопрятных кустов растет кучка маков. Вокруг них выложены камни, которые как бы говорят: «Не наступи!» Я изумленно смотрю на цветы, а затем перевожу взгляд на Григгса.
– У вас бывают здесь пробежки?
Он качает головой.
– Мы бегаем в противоположную сторону.
– Что это? – спрашивает Раффи. – Что-то типа придорожного мемориала?
– Было бы логично, – отвечает Сантанджело. Где-то здесь произошла жуткая авария лет двадцать назад.
Я поворачиваюсь к нему.
– Кто погиб?
Он пожимает плечами.
– Отец знает, конечно. По-моему, погибли сразу две семьи. Но они были не местные.
Григгс внимательно следит за мной.
– Все в порядке? – тихо произносит он.
Я не уверена, что хочу рассказывать им эту историю. Она словно принадлежит мне… И Ханне. Я не знаю, правдива ли она. Знала ли Ханна об этих семьях?
– Есть одна история, – начинаю я, – если верить ей, эти цветы посадили ребята, которые учились в школе Джеллико, но однажды маки растоптали кадеты на пробежке. Они тогда впервые приехали сюда. Но на следующий день один из кадетов пришел и посадил новые. В смысле, вместе с теми ребятами.
– Где ты такое услышала? – интересуется Григгс.
– Ханна рассказала.
– Та, которая приглядывает за вами?
Я молчу. Это место такое странное. Я поворачиваюсь и смотрю на другую сторону дороги, где Джуд впервые увидел Нани и подумал, что это привидение. Они не существовали, убеждаю себя я. Этих людей никогда не было.
Григгс, Сантанджело и Раффи неотрывно следят за мной, и я направляюсь обратно к машине. Джона убеждает Чеза, что нужно ехать, пока нас не увидел Сантанджело-старший.
– И куда поедем?
Чез поворачивается ко мне.
– Я покажу вам место, где нашли вещи, принадлежавшие пропавшему ребенку.
– Это как-то мрачно, – возражает Раффи.
– Что за ребенок? – спрашивает Григгс.
Сантанджело отворачивается, но я ловлю его взгляд в зеркале заднего вида, и он тут же отводит глаза. У меня возникает ощущение, что он знает что-то о моей жизни, что мне самой неизвестно. Не могу даже вообразить, что именно, но, полагаю, будучи сыном полицейского, он получает самые разные сведения. Я вечно торчу в школе, которая занята территориальными войнами, и не имею доступа к информации, которая есть в городе. И потом, я и не пыталась ничего там отыскать, потому что Джеллико, как мне казалось, крайне слабо связывает Ханну и мою мать. В прошедшие годы я порой задавалась вопросом, не познакомились ли они, пока Ханна училась в университете или подрабатывала где-нибудь в пабе. Или, может, Ханна просто была ее соседкой и сочувствовала своей ровеснице, матери-одиночке, которая не могла прожить и дня без коктейля из алкоголя, наркотиков и обезболивающих. Ханна могла работать в одной из наркологических клиник, куда изредка обращалась моя мать, когда пыталась завязать. Но каждый раз, когда я спрашивала Ханну о ее связи с моей матерью, она просто говорила: