– Это потому что моя мать хотела умереть, не завися ни от чего. Как миссис Дюбоз.
– Нет, дело не в этом. Когда ее выписывали, она сказала: «Я хочу умереть чистой ради моей девочки, Джуд. Вот и все. Больше мне нечего ей дать».
Я многое хотела бы знать. Например, как она сейчас меня представляет, довелось ли им с отцом обсудить, какое будущее они хотели для меня. Но я не успеваю ничего сказать. Джуд смотрит поверх моего плеча, и что-то в нем меняется. Я еще никогда не видела его с таким выражением лица. Но представляла. Именно так выглядел бы Джуд Сканлон в момент, когда увидел Нани на обочине дороги в четырнадцать лет.
Я поворачиваюсь туда, куда он смотрит, и вижу ее, входящую в двери больницы. Ханна. Я встаю и иду к ней. Хватит с меня ожидания. Если я хочу большего, то должна идти и добиваться, требовать, хвататься за него изо всех сил и выжимать из этого все, что смогу. Я крепко обнимаю ее и прижимаю к себе. Наконец-то ничто нас не разделяет. Я обнимаю одного из двух оставшихся у меня кровных родственников, сестру моего отца, которая однажды четыре часа просидела на одном месте, чтобы ее брат не увидел того, что сломило бы его дух.
– Мама с тобой? – тихо спрашиваю я, когда она отстраняется.
– В хосписе. Можем завтра поехать в Сидней.
Я качаю головой.
– Ханна, мне кажется, мой отец хотел бы, чтобы она вернулась домой. В дом у реки.
Она кивает. В кои-то веки мне позволяют принять решение.
– Как там наши крыски из туннеля? – спрашивает она поверх моей головы, глядя на Джуда.
Он берет ее за руку и притягивает к себе. Они молчат, пока мы втроем идем в палату, но мне все это знакомо, и я знаю, что слова не нужны. Я помню любовь. Эти двое показали мне ее, и, когда я вижу, как Ханна наклоняется и целует спящую Джессу в лоб, то понимаю, что Ханна и Джуд не бросят меня. Никогда не бросали. И завтра они будут особенно мне нужны.
Когда моя мама в последний раз вернется домой, на Джеллико-роуд.
Глава 26
Впоследствии. Все постоянно употребляют это слово, так что я успеваю к нему привыкнуть. Впоследствии нам приходится принять тот факт, что первый этаж Локлана уничтожен подчистую. Погибли все фотографии, плакаты, рыбки, одежда, книги, дневники. Ничего не осталось. Впоследствии я вижу почерневшие стены моего мира, чувствую привкус гари во рту и думаю о том, что мать вот-вот вернется в мою жизнь, чтобы провести со мной последние несколько недель своей жизни. Впоследствии Джона Григгс готовится к отъезду, и мне приходится поверить ему и своей интуиции, что мы еще увидимся, чтобы, возможно, больше никогда не расставаться. Впоследствии мне приходится примириться с тем, что мой отец мертв, а человек, убивший его, оставил после себя вот эту тринадцатилетнюю девочку, которая осматривает обгоревшие стены вместе со мной, вцепившись в мою руку и шепча:
– Я знала, что ты спасешь меня, Тейлор. Я так и сказала Хлое П.: «Не бойся, Тейлор нас найдет».
Я слышу, как мистер Палмер говорит Ханне, что причиной пожара стало короткое замыкание. Пять поджигателей в школе, а в итоге причина оказалась такой скучной. Нам обещают, что спальни и кухню отремонтируют через пару месяцев, к нашему возвращению с рождественских каникул, и я уже скучаю по девочкам. И по всему, что есть в моем мире.
Последний день перед отъездом Григгса мы проводим в доме Ханны вместе с ним, Сантанджело и Раффи. Джона впервые встречается с Ханной с тех пор, как нам было четырнадцать лет, и оба держатся холодно, почти враждебно.
– Я вам, похоже, не нравлюсь, – заявляет он в своей типичной манере.
Я вижу, что ему приходится тут же пожалеть о своих словах, когда Ханна устремляет на него долгий ледяной взгляд.
– Думаю, я не скоро прощу тебе эту поездку в Сидней, – прямо заявляет она.
– Могу понять. Я, в свою очередь, не скоро прощу вам то, что пережила Тейлор за эти шесть недель.
Я смотрю на них обоих и впервые осознаю, что я больше не сама по себе, и нет никакого смысла притворяться одиноким волком. У меня есть тетя, есть Григгс, и вот с чем приходится иметь дело, когда у тебя есть близкие.
– Знаете что? – говорю я им. – Если вы живо не построите мостик через эту необъятную пропасть между вами, я никогда не прощу вас обоих.