Ди продолжает стоять ко мне спиной, когда снимает свой лифчик, и разворачивается только после того, как натягивает через голову красную футболку.
— Спасибо, что остался с ним, Мэтью.
— Конечно.
Она вздыхает, но ее плечи напряжены.
— Я, правда, так устала.
Я начинаю расстегивать свою рубашку, чтобы лечь с Ди в кровать. Я не рассчитываю на секс, хотя, если учесть, сколько ее кузен сегодня выпил, не думаю, что его сможет разбудить даже самая бурная оргия. Но я не ожидал того, что она скажет потом.
— Сейчас ты можешь идти.
Мои пальцы застывают на пуговицах.
— Что?
— Я сказала, спасибо, я устала — ты можешь идти.
А ее взгляд плоский, лицо натянуто — как у манекена в магазине.
Я делаю к ней шаг, пытаясь не обращать внимания на ее вид.
— Ди, я знаю, ты расстроена…
— Или, может быть, я просто не хочу, чтобы ты здесь оставался, Мэтью! — взбунтовалась она. — Может быть, я просто хочу побыть одна.
И да — на тот случай, если вам интересно — вот оно мое яростное выражение лица. Челюсть напряжена, губы сжаты, глаза светятся адреналином. Меня злят ее слова — ее вид — ее чертово упорство не смотреть на меня и на наши отношения без нависающих над ними тени ее прошлого.
— Ты не хочешь быть одной — ты просто до ужаса боишься. Ты видишь, как Кейт и твой кузен не хотят чувствовать то, что они чувствуют…
Она хлопает в ладоши, медленно. С сарказмом.
— Элементарно, Ватсон. Если у тебя не получится с банком, кажется, что ты сможешь стать терапевтом.
Я провожу рукой по волосам, пытаясь справиться с отчаянием, от которого мне хочется проломить кулаком стену в ее спальне.
— Все это дерьмо, когда ты меня отталкиваешь, уже порядком поднадоело, Долорес.
— Что ж, дверь вон там, — указывает она. — Почему бы тебе не пойти и не поискать себе чего-то новенького.
У меня низкий голос, но закипающий от злости.
— Хорошая идея. Я так и сделаю.
Потом я разворачиваюсь и ухожу из чертовой комнаты.
Так я дохожу до гостиной, и уже хватаюсь за дверную ручку входной двери и останавливаюсь. Потому что это как раз то, чего она от меня ждет. Что я сдамся, махну на нее рукой.
На нас.
Ди скорее нанесет удар первой, а потом выбросит белый флаг, чем рискнет позже оказаться застигнутой врасплох.
Я это знаю. Также как знаю, что последнее, чего бы она хотела, так это того, чтобы я ушел.
Оставил ее одну.
Убираю руку от двери и возвращаюсь в спальню. Она сидит на краю кровати ко мне спиной, спина ровная, словно она палку проглотила.
— Я никуда не уйду. Хочешь покричать? Кричи. Хочешь кому-нибудь врезать? Я могу принять удар на себя. Или мы вообще можем не разговаривать. Но… я никуда не уйду.
Я сажусь на кровать и сбрасываю туфли, следом одежду. Ди скользит под одеяло, потом выключает лампу, но комната не погружается в полную темноту. Из окна идет достаточно света, чтобы разглядеть ее силуэт — лежащий на спине, смотрящий в потолок. В боксерах, я забираюсь под одеяло рядом с ней. И как только моя голова касается подушки, она двигается ближе, поворачиваясь на бок, и кладет голову мне на плечо.
— Я рада, что ты не ушел.
Обнимаю ее рукой, прижимая наши тела — сейчас ее щека прижимается к моей груди, рука — на моем животе, наши ноги переплетены. Долорес шепчет:
— Что мне делать завтра? Это День Благодарения. Кейт, Билли и я собирались этот день провести вместе — пойти пожарить стейки.
Я хмурюсь.
— Стейки?
Чувствую, как она пожимает плечами.
— Все едят индейку. А я ненавижу делать то, что делают все.
И я не могу сдержать улыбку.
— Я не могу выбирать между ними, — продолжает она. — Это будет сложно — не хочу, чтобы кто-то из них чувствовал себя одиноко. — Ди поднимает голову и смотрит мне в глаза. — Если бы Стивен и Александра расстались, кого бы ты выбрал, чтобы провести день?
Я легонько глажу ее по спине, и отвечаю так беспомощно, как только возможно.
— Я не знаю.
Она снова ложится мне на грудь. А я добавляю:
— Ты не должна выбирать. Ты могла бы послать их обоих, и пойти завтра со мной к родителям Дрю.
Она фыркает:
— Нет, я не могу так поступить.
На самом деле я и не думал, что она пойдет на это.
Я предлагаю альтернативу.
— Твой кузен проспит еще много часов. И когда он проснется, я тебе гарантирую, что ему не захочется стейков. Оставь Билли записку, позавтракай с Кейт, побудь с ней днем, а потом поужинай с Билли.
— Но они все равно будут одни, по крайней мере, какую-то часть дня.
— Они взрослые люди, Ди. Они справятся. И кто знает, может быть, завтра они все уладят.
— Я так не думаю, — мягко говорит она. — Возможно, будет даже лучше, если этого не случится.
— Твой кузен сказал, примерно то же самое.
Она слегка целует мою грудь — одно милое касание.
— Просто так… грустно. Конец эпохи.
Я сжимаю ее. Ди снова поднимает голову, чтобы посмотреть на меня.
— Мэтью, эти последние недели с тобой… я… — она делает паузу и облизывает свои губы. — Я… я, правда, рада, что ты остался.
— Я тоже.
Через несколько минут, ее дыхание становится ровным и глубоким. Я думаю, что она уснула, до тех пор, пока она тихонько не говорит:
— Просто… не делай мне больно… ладно.
Я провожу рукой по ее волосам и крепко ее сжимаю.
— Никогда, Долорес. Обещаю.
Это были последние слова, что мы сказали, перед тем, как заснуть.
Рано утром следующего дня, Ди просыпается только для того, чтобы поцеловать меня на прощание. Я прохожу мимо Билли — потерянного для мира — лежащего на диване, и направляюсь домой, чтобы принять душ. Потом я еду к родителям Дрю в загородный дом на праздник.
Все обычные гости на месте — Джон и Энн, Стивен и Александра, Джордж и моя мама с отцом. Через рукопожатия и объятия я прохожу на заднюю террасу, с которой открывается панорамный вид на задний двор. И вид на Дрю — с Маккензи — качающихся на качелях, на которых мы сами играли детьми, целую вечность назад.
Не смотря на то, что, казалось, они были вовлечены в серьезный разговор, я все равно выхожу через дверь, чтобы к ним присоединиться. Дрю говорит Маккензи, что я здесь, и она спрыгивает с качелей, бежит и бросается в мои объятия, будто она не видела меня несколько месяцев. Но я это принимаю и крепко ее сжимаю, когда ее маленькие ручонки обнимаю меня за шею.
Потом я опускаю ее вниз, и мы возвращаемся к Дрю.
— Привет, друг, — приветствует он меня.
— Что случилось? — спрашиваю я. — Прошлым вечером ты рано ушел? И больше не вернулся на вечеринку.
Он пожимает плечами.
— Было не до того. Сходил в спортзал и отправился спать.
Хм. Такое поведение странно для Дрю, и мне интересно, связано ли это с его психозом на Кейт и Билли на вечеринке.
— А ты был с той девчонкой Долорес? — спрашивает он.
Я киваю. И пробую почву.
— С ней, Кейт, и Билли.
Он качает головой.
— Тот парень жополиз.
К нам подходит Маккензи и протягивает Банку Плохих слов — изобретение Александры — чтобы мы следили за собой в присутствии ребенка. Это одновременно отравляет мне жизнь и доводит до истеричного смеха.
— Он не так уж и плох.
Дрю говорит:
— Меня раздражают идиоты.
И он лишается еще одного доллара.
Мне кажется, он делает это специально — говорит ругательных слов больше, чем бы он их говорил, если бы банки не было. Это как закрученная версия реверсивной психологии, просто чтобы взломать систему и показать своей сестре, что контролировать его не получится.
И, наверно, вам интересно, почему я не сказал ему о том, что Кейт и Билли расстались? Ответ прост: Парни не распускают чертовы сплетни. Мы не болтаем о такой ерунде, как проблемы в отношениях других людей. Мы едва говорим о своих-то проблемах. Вот так все просто.
Плюс, если Дрю узнает, что Билли ее бросил, он пристанет к ней, как банный лист. Потому что все знают, что брошенные девушки это как давно висящий фрукт. Таких легко подобрать. Думаю, так у него появится не совсем справедливое преимущество в их маленькой битве полов. Преимущество, которое ему совсем не нужно.