— Все равно, Вась, не очень представляю, как вы будете делить это тело.
— Да ведь мы уже его делим, Оля! Не забывай.
— Хорошо, что тело попалось здоровое. Но об этом, прости, я могу только догадываться.
— Не надейся — лично не узнаешь никогда. — Вася заметила жесткие скворцовские нотки в своем голосе.
— Ты даже так в себе уверена?
— Не в себе.
— Пожалуй, картина, достойная пера.
— Все достойные картины давно висят в Пушкинском музее. И мы там, кстати, уже их видели. Вот что я скажу тебе, дорогая.
— Завидую, — без горечи сказала Ольга. — Оне еще и в музеи ходют.
А за соседним столиком пьяный обозреватель сидел уже с не менее пьяным обидчиком своей классной девчонки, зав информацией.
— Ну что ж ты, сучья морда, все режешь и режешь. Красавицу такую…
Еще не успев закрыть входную дверь, Вася услышала звонок.
— Где болтаешься? Я обзвонился. Только прилетела, куда-то тебя понесло. Хоть бы позвонила.
— Тебе же все Максим доложил. Но если ты такой беспокойный, есть же мобильник.
— А я, может, дома тебя стерегу.
— Тебе что, делать нечего? А почему, кстати, ты уехал? Как-то так странно, Юрочка. Ты ж не собирался? Что-то было не так?
— Уехал и уехал. Захотел. Завтра встречаешься с Леной. — Вася в минуту забыла про свои мелкие претензии. — У тебя какие планы?
— В дорогую редакцию пойду, — замямлила с дрожью она. — Ну, наверное, смогу выскочить днем или постараюсь освободиться пораньше.
— Не боишься?
— После тебя уже ничего не страшно. И чего бояться? Я чиста и непорочна.
— Тогда завтра жди звонка.
Звонок раздался, и Вася получила инструкции о времени и месте этой весьма своеобразной встречи. В редакции ей как-то быстро удалось все необходимое переделать. Правду Ольга заметила — пруха так пруха. И монтажные были свободны, и начальством радостно и легко приняты, просто «на ура» и сразу поставлены в сетку все привезенные записи, что тоже случалось не каждый раз. Обычно приходилось долго доказывать и объяснять важность и необходимость. А тут вдруг был оценен колорит, необычность подхода и тематики. У Васи даже закралось ощущение, что у всех просто поехала крыша, и сослуживцы ее как-то разом сменили ориентацию и, мягко скажем, точку зрения. Хотя с глазами если у кого и случилось что, так это у нее.
Вася так быстро адаптировалась к этой новой легкости, что уже и подвоха перестала ждать. А напрасно. Вот теперь она уже собиралась упорхнуть совсем, но забежала к выпускающему, просто чисто для развлечения.
— Васька, отлично, что ты здесь, хотел тебя выписывать, видишь, уже сижу с трубкой в руке. — Вадим был из тех невозмутимых людей, у которых крыша крепко была прибита к голове.
— Зачем?
Вадим сделал удивленное лицо.
— Работать. Зачем же еще? Ты и так разбаловалась. Что хочу, то и ворочу. И все в эфире. Разбаловалась, да! — подчеркнул он еще раз. — Для тебя это прям какой-то игорный дом, твоя работа. Как будто ты играешь в работу. А есть — работа, понимаешь — работа. — Это была выволочка тайного завистника. Скучно ему было на одном стуле сидеть целыми днями и крышу свою стеречь. — Короче, сейчас придет одна молодая писательница… Побеседуешь с ней.
— Вадим, но у меня дела, планы, я не могу отменить. — Вася вспомнила про встречу с Леной, к которой надо было кроме того что подготовиться еще и не опоздать. — Вадим, короче, не могу я. Не могу и все. Что, корреспондентов других нет? Вон, полная редакция бездельников.
— Во-первых, ты у нас по писателям. А во-вторых, это тяжелый случай. Олеся Медведева.
— Кто?! Она же идиот! Сколько за нее денег дали?
— Спроси у Абрамыча.
— Нет, Вадим, я не могу.
— А я слушать ничего не желаю. — Он заткнул уши.
— И потом я книжку ее даже в руках не держала.
— Ага, а оценочку уже дала. А вот тебе и книжка, вот, подержи. В руках своих с брюликами. — Он зыркнул на Васин мизинец. — Может, это молодой талантливый автор? И кому кроме тебя еще с ней разговаривать — про брюлики, кстати? Сама она минут через пятнадцать прибудет. Успеешь подготовиться.
— Но я так не умею. Разговаривать с идиотами.
— Учись.
— Вадим, но у меня действительно важная встреча.
— Успеется. Раньше сядешь, раньше выйдешь. И пойдешь себе на ту свою встречу другим человеком, с отполированными… — он зевнул в сторону, — …брюликами.
Выхода на волю, кроме как через записную студию, у Васи не было. Она это поняла. И с тревогой взяла в руки книгу. Книга была напечатана крупными буквами, как букварь. И белые поля занимали пол-листа — находка дизайнера. Произведение начиналось проходом главной героини по кладбищу, а заканчивалось африканскими пейзажами. Вася прошуршала страницами, и взгляд ее не упал ни на одну строчку вдохновенного текста. Из аннотации удалось узнать, что книга эта описывает скромное бытие молодой и богатой вдовы. Вдова казалась вундеркиндом. Иначе откуда бы взялись такие красота и талантище, а также богатство, оставленное ей нечаянно покинувшим ее мужем. Вася уже слышала про эту Олесю — жену-вдову, короче, элитную блядь.
Олеся Медведева оказалась серой мышью с претензией на слона. Единственное, что в ее облике бросалось в глаза и запоминалось, — силиконовый ротик, любовно разрезанный косметическим хирургом, чтобы растягивался умело под самые ушки.
— Здравствуйте, Василиса. — Ушки ловко соединились с ротиком. — Вот я вам сейчас книжку подпишу…
Вася тоже поздоровалась.
— Олеся, давайте сразу к делу, а потом все остальное. — И затянула ее в студию.
— Я девушка простая… — начала было опять Олеся («Я тоже несложная…»), — поэтому…
— Режиссер уже дал нам отмашку, Олеся. Уже работаем. Итак, Олеся…
Очень трудно совместить слушателя с читателем, а литератора с корреспондентом. Это совсем разные работы. Но чтобы хоть как-то был понятен их тяжелый труд и для полной картины Васиного усердия и мастерства — черным из белого подчеркнем, что оставила Васина добрая рука от судьбоносного разговора с Олесей, то есть то, что потом поехало в эфир. Только так, подглядев сейчас вполне открыто банальный редакторский фокус, рядовой читатель сможет понять тайну журналистской ворожбы. И в полной мере оценить всю ее трудоемкость. Вероятно, этот прием раскроет профессиональные секреты, зато, может быть, наконец станет понятно, что на самом деле мы порой слушаем и читаем. Впрочем, даже самые великие иногда бывают косноязычными.
— Итак, Олеся, события, мастерски описанные вами в книге, приводят героиню в Африку. — Вася увидела круглые глаза молодой писательницы.
— Вы в этом уверены? — в задумчивости спросила та.
Вася была не уверена.
— Давайте вместе поглядим. — Они открыли книгу, и Олеся вперилась в нее с интересом.
— Действительно… Смотрите-ка… Действительно в Африку… Ой, вы понимаете, столько написано уже мною. Всего и не упомнишь. И мне бы не хотелось опять обсуждать… Я вот уже второй роман заканчиваю, он скоро выйдет в свет. Я вам пришлю. — «Ё-моё». — Поэтому полностью заключила себя в новую сюжетную канву. Понимаете? — Простая Олеся говорила затейливо, будто шпарила наизусть. («Да, у нее есть чему поучиться».)
— И что же в канве?
— Я бичую социальные язвы общества… — «Ё-моё». В чем-то она, однако, была права — социальные язвы в виде жизни ее самой и ее близкого окружения, расположившиеся на здоровом теле общества, перли, наверное, с каждой страницы ее прелестных произведений.
— Простите, я была уверена, что социальные язвы надо залечивать…
Ответа не последовало. Олеся была почти в обмороке. Вася только услышала, как заскрипели ее фарфоровые зубки — вероятно, от напряженной работы мозга.
— Олеся, вы только не волнуйтесь, у нас же не прямой эфир, — Вася искренне этому порадовалась, — а запись. Можно легко оговориться, даже сказать что-то лишнее, потом подрежем. — Она пыталась быть услужливой. — Какого плана ваши книги, с точки зрения литературного стиля?
— Я человек классический, придерживаюсь экзистенциальной направленности. — «Ё моё». Тут у Васи выпучились глаза сами собой. До знакомства с этим шедевром Вася знала только двух чистых классиков экзистенциальной направленности — Джойса и Пруста. Серьезный разговор явно отменялся. Если дело так пойдет и дальше…