Вот какие происходили переговоры, пока жених Эдик приближался к невесте Маше.
Теперь, когда весь расклад нам вполне ясен, вернемся в гостиную Дедушевых.
В гостиной этой обстановка не совсем спокойная, даже нервная. Груня переживает за Машу, во всяком случае, по ней видно, что переживает: глаза, если присмотреться, на мокром месте. И то ведь сказать — если не с минуты на минуту, то со дня на день сестренка замуж выйдет, создадут они с приезжающим Эдиком семью. А семья — это серьезное дело, это в принципе надолго, если не навсегда… Маша тоже волнуется — видимо, в связи с предстоящей встречей без пяти минут мужа: места себе не находит, просит взглядом поддержки у старшей сестры, а у той, повторяем, в глазах слезы. Дмитрий Владимирович виду не подает, но все ж его знают и понимают — эта глупая и комичная суета под названием «жизнь» его раздражает. Клава волнуется вроде бы просто так. Только Вениамин Вениаминович спокоен — во всяком случае, на часы не смотрит. Но кто ж его знает, что у него на душе…
Тут наконец заверещал дверной музыкальный звонок.
И Маша бросилась открывать дверь — дождалась.
Однако из прихожей появились Краснов со Сниккером.
Ну, их стали усаживать, предлагать выпить чего-нибудь, чаю или пива в ожидании парадного ужина, который начнется по прибытии долгожданного странника.
Только минут через десять обратили внимание на то, что Машенька в комнату не вернулась. Груня забеспокоилась и тоже вышла — искать сестру по квартире. Что это, в конце концов, такое — гостей бросать…
Между тем у Дмитрия Владимировича брякнул в кармане телефон — эсэмэска пришла. Снявши очки, поскольку в них он мелкие буквы не видел, доктор прочитал текст — и едва ли не впервые с тех пор, как он остался вдовцом, лицо его утратило ироническое и приобрело трагическое выражение.
Вот что было в сообщении:
«уезжаю мишей, паспорт давно сдел:(любим друг друга буд счастливы:). эдик извиняюсь меня неищи лучше отвлекись:) папа неволнуйся помогать ненадо мы заработаем всем досвидания от Миши привет».
Весь этот кошмар доктор Дедушев прочитал зачем-то вслух.
Как раз на последних словах прощания в комнату вернулась сестра беглянки. А после того как прозвучало слово «привет», вошел и Эдуард — как положено персонажу, покинувшему повествование для закалки и возмужания, закалившийся и возмужавший.
— Что это у вас дверь открыта? — спросил молодой человек, не придумав от волнения никаких более значительных слов.
Никто ему ничего не ответил, поскольку все переживали услышанное перед его появлением. Никто и не взглянул на беднягу Эдика, кроме Груни, которая бросилась к нему, крепко обняла, по-родственному поцеловала, поцеловала еще раз и, сквозь всхлипывания, сообщила о главном, что произошло в его отсутствие.
— Машка сбежала с соседом! — крикнула она едва ли не прямо в ухо ошеломленному встречей Эдуарду…
И потеряла сознание, что редко бывает с девушками в наши дни, но случалось с ними то и дело лет двести назад. Тогда вообще литературные героини и даже живые дамы постоянно рушились в обмороки. Некоторые исследователи в позднейшие времена объясняли это явление тем, что корсеты, обязательные в женской экипировке вплоть до XX века, сдавливали низ грудной клетки, мешая нормальному дыханию, нарушая кровообращение и даже препятствуя обменным процессам. Что ж, возможно, — но какая причина может сбить с ног современную девушку? Склонную к велосипедному спорту, даже скейтбордингу и едва ли не паркуру, одетую в просторные штаны три четверти и футболку с вызывающей надписью Don't ask my name, just make love with me, под которой просматривается только крепкий девичий организм — и ничего более… Как-то не сочетается со всем этим потеря чувств.
Тем не менее картину сейчас мы видим именно такую — несовременную.
Груня без всякого сознания сползает на пол, к ногам Эдика. Молодой врач пытается ее удержать, что свидетельствует о его еще недостаточной опытности — наоборот, ее надо бы уложить на ровную поверхность, поднять голову, дать понюхать нашатыря, а за неимением его стимулировать жизнь обычными пощечинами.