Пусть Принц Уильям и Кейт поцелуют меня в задницу. Любители-непрофессионалы. Свадьба века у нас в кармане.
На обеденном столе стоит модель торжественного зала отеля Четыре Сезона, с дюжиной миниатюрных столиков и сотней стульчиков с именными табличками.
Я поражен.
— Великолепно.
Она заправляет прядь своих светлых волос за ухо, любуясь своей работой:
— Я знаю.
Я замечаю, что один столик выглядит как-то не так. Только хотел прокомментировать, но суматоха в гостиной говорит о том, что кто-то приехал. Я иду, чтобы посмотреть, кто там.
— Гаав, гаааав!
Это Бранжелина2. Также известные как Мэтью и Долорес. Хотите знать, почему такое прозвище? Увидите.
— Отстань от меня, чудовище!
У Мишки вечно стоит на Долорес. В прямом смысле этого слова. Он пытается изнасиловать ее каждый раз, как только видит. Может, он просто извращенец. А, может, просто знает, какая у нее вонючая задница. Может, он инстинктивно чувствует, что она фрик и будет не против зоофилии — я не знаю. Какая бы ни была причина.
Это самая смешная хреновина на свете.
— Мэтью, помоги! Он меня лижет! Пускает на меня слюни!
— Мишка, сидеть!
Появляется Стивен и утаскивает из комнаты возбужденного пса. Ди-Ди поправляет свою одежду — зеленый шелковый комбинезон, с королевско-голубой накидкой в виде пончо, и серебряные шпильки. Это все напоминает мне павлина.
Мэтью тихонько пихает меня в плечо.
— Привет, друг.
— Привет.
Потом в комнату входит Маккензи. Она стала выше по сравнению с прошлым разом, когда я ее видел. У нее длинные светлые волосы, слегка вьющиеся. Она одета в голубые джинсы, кеды и розовый свитер с надписью Yankees. Через месяц ей девять. Еще чуть-чуть и подросток.
Маккензи — это эталон. И это полностью моя заслуга.
Она вежлива, умна, женственна — но не так, как многие девочки любят повизжать при виде паука. Она смотрит по телевизору спорт, не для того, чтобы завоевать внимание какого-нибудь придурка, а потому что знает, что такое дополнительные два очка и технический фол в футболе. Она красит ногти и играет на гитаре. Она уверена в себе. Но добрая. Но самое лучшее это то, что она не будет терпеть оскорблений. Да — вся в меня.
Даже теперь, когда у меня есть свой собственный сын, она была первенцем. Единственной девочкой. Часть моего сердца всегда, всегда будет принадлежать ей.
— Привет, малышка.
Она подпрыгивает и бросается ко мне в объятия. Я кружу ее в воздухе.
— Привет, Дядя Дрю! Не знала, что ты здесь.
— Только что приехал. Мне нравится твоя кофта.
Потом, из холла, слышу голоса Стивена и Александры. Не очень доброжелательные.
— Я же сказала, отправить его в вольер!
— Я собирался, но…
— Собираться — не значит сделать! Надо было сделать это самой, как и все остальное.
— Ты могла бы не включать свой комплекс мученика, пожалуйста?
И так у них последнее время. Все напряженно, натянуто. Мы это все заметили. Такое случается, когда живешь с кем-то достаточно долго, то это начинает действовать вам нервы. И придирки моей сестры совсем не облегчают ситуацию. Но Стивен всегда знал, что она такая, и все равно боготворил ее.
До сих пор боготворит.
Сейчас меня беспокоит его тон. Он кажется уставшим. Вымотанным. Сытым по горло.
Маккензи смотрит в пол.
Беру ее за подбородок и поднимаю личико вверх.
— Как тут дела?
Она вздыхает.
— Напряженно.
Я смотрю в сторону холла.
— Да, это чувствуется.
— Так вот с родителями, — пожимает она плечами. — Не можешь с ними жить, но эмансипация — сложный и дорогостоящий процесс.
Я усмехаюсь.
— Ты ведь знаешь, что мои двери для тебя всегда открыты, так? У меня есть свободная комната, на дверях которой табличка с твоим именем.
Она смотрит на Томаса.
— Тогда Томас останется охранять территорию. А он всего лишь маленький ребенок.
— А ты кто?
На меня уставились голубые глаза — мудрые не по годам.
— Я — старшая сестра.
Я наклоняюсь и целую ее в лоб. А потом шепчу:
— Эти выходные пойдут им на пользу, я обещаю. Как мини-отпуск. И я поговорю с ними — промою им мозги.