Мэтью поворачивается к Эстель:
— Не могу дождаться, мама, когда ты его увидишь.
Эстель светится улыбкой в ответ своему сыну, а в ее глазах появляются слезы радости. Но Фрэнк спрашивает:
— С твоей женой что-то не так? Она бесплодна?
Улыбка Мэтью померкла. Прежде чем ответить, Долорес резко возражает:
— Нет, Фрэнк. Это то, что мы обсуждали с Мэтью с тех пор, как поженились.
Фрэнк вытирает салфеткой рот, бросает ее в тарелку и выходит из-за стола. Сотрясается воздух — как это бывает летним днем, когда светит солнце, но ветер становится сильнее, и вы можете чувствовать, что вот-вот разразится гроза.
— Какого хрена ты хочешь растить не своего ребенка, Мэтью?
Мой лучший друг хмурится.
— Потому что он станет нашим.
— Нет, — возражает Фрэнк, — в том-то и дело, что не станет. Ты понятия не имеешь о происхождении этого ребенка, сколько дерьма у его настоящих родителей. Он может вырасти умственно отсталым, больным — и тебе придется иметь с этим дело всю свою жизнь.
Хотя часть меня подозревает, что мой отец согласен с ним, он все равно пытается немного успокоить Фрэнка.
— Это слишком, Фрэнк. Такое случается редко, если посмотреть на миллионы детей, которых усыновляют каждый год.
Теперь уже я встаю и стараюсь держаться поближе к Мэтью. Потому подозреваю, что вот-вот этот горшочек нахрен закипит.
Внешне Мэтью напоминает своего отца, но в плане личностных качеств он многое перенял от Эстель.
Мало что его беспокоит — он плавится долго. Но когда он взрывается? Это как окончание праздника фейерверков на 4 июля.
Потом Фрэнк делает одну вещь, которая точно разожжет запал Мэтью: он переключается на Ди-Ди.
— Это все твоих рук дело, да? Ты и твоя либеральная новомодная херня!
— Фрэнк, пожалуйста, — тихонько умоляет его Эстель.
— Ты чересчур эгоистична, чтобы отвлечься от своей карьеры, чтобы исполнить свой долг, как жены.
— Мой долг? — кричит Долорес, — Вы в каком веке живете, Фрэнк?
— Год не имеет значения — женщина остается женщиной, а мать — матерью. Только если физически она не в состоянии, хорошая женщина подарит своему мужу детей. И если Вы, юная леди, не в состоянии это сделать, мой сын достаточно умен, чтобы заменить тебя на женщину, которая это сделает.
Привет, дерьмо. Познакомься со своим фанатом.
Мэтью делает шаг вперед. На его лице написано, что он готов припечатать своего отца прямо к профессионально нарисованной фреске на стене моей матери.
— Не смей больше никогда говорить так с ней!
Я хватаю Мэтью за плечо, пытаясь его удержать.
— Давай приятель, пойдем, прогуляемся.
Он отталкивает меня.
Безжизненным голосом Долорес говорит:
— Я бы хотела поехать домой. Мэтью, пожалуйста, мы можем уехать?
Он смотрит на ее удрученное лицо, и даже если все происходящее не его вина, в его глазах читается раскаяние.
— Да, да. Мы уходим.
Он поворачивается ко мне, потому что Мэтью и Долорес приехали со мной, Кейт и Джеймсом в нашем новом Эскалейде.
Я киваю.
— Кейт, собери вещи ребенка. Я пойду за пальто.
Выглядя так, словно готова запустить своей туфлей в свекра Долорес, Кейт соглашается. Она берет с собой Долорес, когда идет собирать нашего сына и его вещи. Эстель сжимает ее руку и тихонько рыдает.
Фрэнк просто так это не оставит.
— Когда это все на тебя свалится, Мэтью, не приходи ко мне.
Мэтью отвечает со смесью злости и боли в голосе:
— Не беспокойся, даже и не подумаю.
Он смотрит на свою мать.
— Прости, мам.
Потом он выходит из комнаты, и я иду сразу за ним.
Поездка домой проходит в тишине. Джеймс засыпает еще до того, как мы выезжаем на трассу. Мой друг и его жена сидят на заднем сиденье, держась за руку, шепотом извиняясь и подбодряя друг друга.
Долорес плачет.
Мне это не нравится. От этого она выглядит так… по-человечески.
Я предлагаю свой взгляд на ситуацию.
— Думаю, мы все согласимся, что все обернулось хреново. Но Фрэнк не всегда будет так относиться к этому. Он просто был ошарашен — и он переживает за тебя. — В зеркало заднего вида я смотрю в глаза своего лучшего друга. — Помнишь, когда ты купил Дукати?
Не смотря на то, что Мэтью было тогда уже 22, то, как Фрэнк слетел с катушек, когда увидел мотоцикл своего сына, вы бы решили, что ему шестнадцать, и он взял покататься Ламборджини. В первый раз, когда Мэтью приехал на нем в офис, Фрэнк подкупил парней из автосервиса, чтобы они сняли с него хреновы колеса.
Хоть это и неправильно, все это из-за заботы о своем сыне. Пытаясь защитить его — отчаянно не желая видеть его погибшим на дороге. Эта ситуация немногим отличается.
— Я помню, — нехотя соглашается Мэтью.
— Сейчас то же самое. Он смирится.
Мэтью сжимает челюсть.
— Может быть, а я нет. Он оскорбил мою жену. И сейчас речь не о мотоцикле, Дрю. Это мой ребенок.
Я вздыхаю, потому что знал, что он так и скажет.
— Я знаю. Но готов поспорить, мои родители и Лекси внушат ему чувство вины, и в понедельник он приползет к тебе целовать задницу. Фрэнк поймет, как он ошибался и извинится. Перед тобой тоже, Ди. Вот увидишь.
Только… он этого не сделал.
Мэтью и Фрэнк не разговаривали в течение двух недель.
Потом настал день усыновления.
Они полетели в Трансильванию или в одну из тех маленьких стран Восточного Блока, и вернулись оттуда с прекрасным малышом. Самое интересное то, что, на самом деле, он выглядел, как они — ярко-голубые глаза и коричневые волосы.
Эстель сделала свое дело. Она пригрозила бросить этого упрямца, если он не скажет Мэтью и Ди о том, как он сожалеет и как он был не прав.
На следующий день после приезда, они устроили маленькую семейную вечеринку, чтобы все могли познакомиться с малышом. Я наблюдал за Фрэнком с той самой секунды, как он вошел в квартиру Мэтью.
Гордый. Сдержанный. Суровый.
Пока он не увидел своего сына, с его сыном на руках.
И вся его гордость и идеалы о том, как это должно быть — просто растаяли.
На канале Дискавери есть передача про горилл. Сначала самцы чувствуют угрозу, исходящую от своих отпрысков. Они их не понимают, даже вроде как игнорируют. Или бьют себя в грудь, когда те находятся рядом. Но потом, через пару дней, они к ним привыкают. И да поможет Бог тем, кто попытается их обидеть.
Вот на что это было похоже.
После первого визита, с того момента, как Фрэнк взял на руки малыша, он решил, что это его внук во всех смыслах. И он надерет задницу любому, кто скажет обратное.
С тех самых пор все было спокойно.
***
Теперь вернемся к лебезящему Мэтью.