— Ладно, ты можешь выбить из него все дерьмо, а остальные из нас будут просто сидеть и смотреть.
На его лице какой-то смущенный шок.
— Серьезно?
Я улыбаюсь.
— Нет, придурок, я тебе вру.
К тому времени, как мои слова доходят до его протухших мозгов, мой кулак уже в полете. Прямо в нос этого кретина, со всего маху.
Потом все пошло-поехало.
***
Как правило, я считаю, что запрещенный прием — это удел слабаков. Трусливо. Но это уличная драка. Здесь нет правил. Пальцы — в глазницы, пинки — по мудям. Все это справедливая игра. Окровавленный Блэр валит меня на землю, пока вокруг нас начинается потасовка.
Я принимаю удар в плечо и по ребрам, пытаясь защитить свое лицо. Уоррен привел весомый аргумент насчет свадьбы. Если мое лицо будет заштопано, как у Франкенштейна, это испортит фотографии.
Я сделал левый хук по челюсти этого придурка, прямо рядом с разбитым носом, отчего он взвыл. Так продолжалось минут пять, хотя по ощущениям казалось намного больше.
Потом девушка, что все это начала, произносит волшебные слова:
— Копы! Копы!
Каждый из нас реагирует так, словно старшеклассник на пивной гулянке.
Мы бежим. Врассыпную. Пятеро из нас в рекордное время укрываются в недрах лимузина, и водитель трогает с места. Яркие вспышки полицейских Лас Вегаса нас не преследуют. Слава Богу.
Вы можете этого не понять, но поверьте мне, когда я говорю вам, что это было приятным развитием нашего вечера. Не важно, сколько вам лет, каждый парень думает, что это классно выпить, поиграть в азартные игры, а потом, со своими лучшими друзьями, надрать кому-нибудь задницу. Мы передаем друг другу бутылку водки и показываем свои боевые раны, хвастаясь тем, какие мы классные.
— Вы видели, как у того парня разлетелись зубы? Бам!
— А я скрутил того сукиного сына. Он уже был готов звать свою уродливую мамашу.
— Надеюсь, тому лузеру нравится жидкая пища, потому что это все, что он сможет есть еще долгое время.
Я делаю глоток Grey Goose, потом поливаю им свои разбитые костяшки.
Уоррен качает головой и жалуется.
— Не везет мне с девчонками.
Никто не соглашается. Но я должен согласиться: это не его вина.
Правда.
Уоррен просто более мягкий. Его так воспитали — в окружении баб. Это как… одна из тех странных историй в новостях, когда тигренок попадает в семью свиней и растет с ними. Когда он становится старше, он не показывает свои когти, не рычит и ни на кого не набрасывается.
Он, нахрен, хрюкает.
В отличие от нас остальных, у которых в жизни были уверенные сильные мужчины, проявлением мужчины в жизни Уоррена были типы, которых Амелия приводила домой. Очевидно, там не было ни одного достойного.
Через минуту, он спрашивает:
— Я, правда, подумал, что вы дадите ему надрать мне задницу. Что изменилось?
Мэтью делает глоток из бутылки.
— Да ну, на хрен! Мы никого не бросаем!
Я киваю.
— Точно. Знаешь, какое первое правило волчьей стаи?
— Какое?
— Мы заботимся о близких.
ГЛАВА 12
Думаю, нам следует сделать шаг назад и обратить внимание на то, сколько парни и я к тому времени прикончили алкоголя. Пиво у бассейна, скотч в гостиной и в казино, вино на ужин, потом бренди, и теперь водка, которую мы передаем друг другу, как какие-то алкаши, кучкующиеся возле горящего мусорного бака.
Я не слабак — но это чертовски много. Мы постоянно где-то были. И не смотря на то, что это растянулось на часы, постепенно эта хрень вас нагонит. В одну минуту у вас все под контролем, а потом вы выпиваете свою последнюю стопку. Весы перевешивают, и вы оказываетесь на полу — не в состоянии идти или выговорить слово, чтобы не пустить слюну.
Помните этот факт.
У меня чувство, что это будет большой частью того, что нас ждет впереди.
***
Смотря из окна на темный пустынный пейзаж, я спрашиваю:
— Куда мы опять едем?
Мэтью и Джек ухмыляются друг другу. Джек говорит:
— Мы едем на небеса, брат. Правда — это место, как оазис. Первоклассные женщины, которые знают, как позаботиться о мужчине. Разрешено все — груди и попки повсюду. — Он целует кончики своих пальцев. — Словно манна небесная.
Я просто пожимаю плечами, меня это не впечатляет. Но Уоррен в нетерпении.
— Водитель, дружище? Чего ты медлишь? Я пешком дойду быстрее.
Водитель смотрит на нас в зеркало заднего вида.
— Простите, ребята. Впереди меня Линкольн Таур-кар, который еле плетется. Он не даст мне его обогнать.
Я сажусь прямо и смотрю в переднее стекло. Точно — там старушка. Точнее, как селедки в банке — полная машина стариков. Помните, что я чувствую по отношению к пожилым водителям? Если нет, я просто скажу это: это угроза для общества.
Стивен держит бутылку водки и делает глоток. Не знаю, говорит он с нами или сам с собой, но ни с того, ни с сего заявляет:
— Я скоро умру.
Все глаза в лимузине поворачиваются к нему. Мэтью спрашивает:
— Что за херню ты несешь?
— Я говорю, что моя жизнь на половину прошла. А я еще так много не сделал. Больше не собираюсь сдерживаться — впредь я собираюсь ей наслаждаться.
Я фыркаю:
— Ты просто пьян. Не впадай тут сейчас в депрессию. Если ты начнешь плакать, я вышвырну тебя из машины во время движения.
Стивен не обращает внимания на мои предупреждения. Он наклоняется к перегородке, что отделяет нас от водителя и говорит:
— Я дам вам сто баксов, если вы сможете с ними сравняться.
Так как на встречной полосе никого не было, водитель пересекает двойную сплошную линию и догоняет Линкольн.
Когда он поднимается, у него заплетаются слова.
— Вычеркиваем это из списка желаний.
Потом он расстегивает свой ремень и хватается за пояс своих штанов — спуская их к лодыжкам — вместе с трусами и все такое.
Каждый в машине поднимает руки вверх, чтобы попытаться укрыться от этого зрелища. Мы рычим и возмущаемся:
— Мои глаза! Жжёт!
— Запихай своего удава назад в клетку, чувак.
— Не такой задницей я собирался любоваться сегодня вечером.
Но наши слова — мимо ушей. Стивен — человек дела. Не говоря ни слова, он приседает и высовывает свою белоснежную задницу в окно — демонстрируя свой зад кучке бабулек в машине рядом с нами.
Готов поспорить, вы думали, что такое случается только в кино.
Он лыбится, пока его задница развивается на ветру где-то полторы минуты, чтобы его наготу разглядели. Потом, натянув штаны, он разворачивается и высовывается в окно, смеясь:
— Наслаждаетесь полной луной, леди?
Ух ты. Обычно Стивен не нападает вот так в открытую на стариков.
Без предупреждения, его сумасшедшие вопли прекращаются. Он немного молчит, а потом я слышу, как он давится единственным словом.
— Бабуля?
Потом он ныряет назад в лимузин, у него серое, шокированное и абсолютно трезвое лицо. Он уставился в пол.
— Не может быть.
Мэтью и я смотрим друг на друга, потом карабкаемся к окну. И, конечно, за рулем этого большого старого Таун-кара сидит не кто иной, как Лоретта П. Райнхарт. Мать Джорджа и бабушка Стивена.
Как такое, нахрен, может быть?
Лоретта всегда была стервой. Никакого чувства юмора, даже когда я был ребенком, она ненавидела меня. Думала, что я оказывал плохое влияние на ее драгоценного внука.
Не знаю, с чего она это взяла.
Несколько лет назад она переехала в Аризону. Как и многие женщины ее возраста, она до сих пор любит поиграть в автоматы — отсюда ее частые поездки в Город Грехов. Видимо, это одна из таких поездок.
Мэтью и я машем и улыбаемся, и словно четвероклашки, запевающим голосом кричим:
— Здрасти, миссис Райнхарт.
Она машет нам своим морщинистым кулаком. А потом ее спутница с пушистыми волосами на заднем сиденье показывает нам фак. Уверен, что это самое смешное из того, что мне довелось видеть.
Мы оба падаем на заднее сидение, истерически смеясь.
Стивен выходит из своего ступора и кричит на водителя:
— Ради бога, дружище, жми!
Мы уносимся в ночь, воя как Безумные Шляпники от веселящего газа. Все мы, кроме Стивена. Знаете, как говорят: «Что случается в Вегасе, остается в Вегасе»?