Ксения Беленкова
Все сюрпризы осени
– Ну, ладно, – покровительственно улыбнулась Катя. – Сейчас я вас немножко развеселю. Сейчас я вам мою любимую сбацаю…
Слова песенки из старого фильма так и прыгали в моей голове. Я поддевала носами потрепанных кед золотые монеты березовых листьев – в этом году осень накатила ранняя, рыжая, как лисий хвост. Москву окунули в охру: взъерошенный город щетинился и стряхивал с себя брызги листьев. Вот и мне жутко хотелось выкинуть что-нибудь эдакое! Все вокруг менялось, только я оставалась прежней: послушная девочка, отличница, помощница мамы, гордость отца. Но такое чувство, что сама где-то потерялась. И все это лишь маски, которые навесили на меня близкие.
Несколько дней назад мы всей семьей переехали в новый район. С тех пор мне все время кажется, что я забытая на старой квартире сумка. Не могу найти себя – и все тут!
Помню, как съезжали из дома. Папа и мама носились вокруг грузчиков озабоченные и нервные. Грузчики ползли по лестнице, как улитки – томно и медленно, выпучив глаза. Брат пытался руководить процессом, пока папа не отвесил ему подзатыльник:
– Давай, Денис, сам крутись!
И Дэн тоже закрутился: стал прыгать через улиток-грузчиков с тюками. А мы с мамой контролировали сохранность хрупких и ценных предметов.
– Осторожнее с картинами! – кричала мама.
– Книги не рассыпьте! – вторила я.
В это время где-то раздавался звон побитых бокалов.
Потом, помню, мы долго колесили по городу, застревая на светофорах и вдыхая выхлопные газы. Когда я вылезла из машины возле нашего нового дома, земля качалась подо мной, и казалось, что целый век я не смогу всунуть в рот ни крошки. Уже ночью, сидя на чемоданах, мы жадно лопали заказанную пиццу и смотрели в окно. Ночь на северо-западе Москвы казалась мне неотличимой от ночи на востоке. Все детство я провела рядом с Измайловским парком, теперь же возле дома раскинулся Серебряный бор.
Меня никто не спрашивал, хочу ли переезжать, менять школу, расставаться с одноклассниками. Но и это не самое страшное. Страшнее было то, что я сама вовсе не могла понять, рада ли этому переезду. Выходит, я дожила почти до пятнадцати лет (осталось-то всего ничего – меньше полугода) и до сих пор не знаю: кто же такая Алиса Лисицына.
– Алька, ты просто золото! – говорила обычно мама, понимая, что я иду на золотую медаль.
– Алька, ты чудо-хозяйка! – говорил папа после того, как я убиралась в квартире.
– Алька, ну ты даешь! – говорил Денис, проигрывая мне в теннис.
Я же теперь ничуточки не была уверена в том, что мне нужна эта золотая медаль, что хочу стать домохозяйкой, да и зачем мне спорт? Вот и зависла где-то между прошлой понятной жизнью и новой – где все было другое, и я старая в нее никак не вписывалась…
Желтые листья летели из-под ног, я бродила по незнакомым улицам, пытаясь разглядеть саму себя. Вот топает мое отражение в витрине – кеды, джинсы, майка, тугой хвост на затылке. Я остановилась и подошла ближе к стеклу: девчонка как девчонка, каких миллионы. Я приставила большой палец к носу и покрутила пятерней. Отражение показало мне язык.
– Чего обезьянничаешь? – грозно пробурчала сушеная старушка с сумкой на колесиках. – Приличная девушка – и такими вещами занимается!
Старушка, которая могла бы поместиться в своей сумке, недовольно потрясая головой, прошла мимо. А я так и стояла с высунутым языком, провожая ее взглядом. Как она сказала? «Приличная девушка»? Пожалуй, и правда, только бантика на хвосте не хватает – вылитая отличница. Я пошла дальше, искоса наблюдая за собой в витрине: «приличная девушка» топала смирно, лишь один раз, кажется, покрутила пальцем у виска. А вокруг моего отражения висели чьи-то портреты. Разные модные красотки надували губы и щурили глаза, а прически у всех были немыслимые – где начес с дом, где разноцветное сено копной. Только тут я поняла, что это витрина парикмахерской. Меня всегда стригла мама, в парикмахерской я не была ни разу. Да и что там стричь? Расчешет, подровняет на уровне лопаток – и вперед. Коса или хвосты с бантами. Сейчас хоть банты переросла, а так – все одно и то же, сколько себя помню.
Я несколько раз скрутила пальцами свой хвост жгутом, потом залезла в кошелек, пересчитать карманные деньги. Их было достаточно. Резинка с хвоста полетела в урну, а я открыла дверь парикмахерской.
В помещении пахло шампунями, гелями и мокрыми волосами. Симпатичная девушка с двухсантиметровыми ногтями вписала меня в какую-то тетрадь и проводила к свободному креслу. Там ко мне подскочила пожилая дама с молодежной стрижкой и серьгой в носу.
– Вечернюю укладку? – спросила она, перекидывая мои волосы из одной руки в другую.
– Стрижку! – отрезала я.
– Каскад? – насторожилась парикмахерша. – Лесенку?
– Короткую и модную.
Пока парикмахерша мыла мне голову, я выслушивала ее вздохи по поводу моих длинных волос: мол, не жалко ли расставаться? А я и не знала, жалко или нет. Знала лишь одно – мне надо это проверить во что бы то ни стало! Потом я наугад ткнула пальцем в какую-то стрижку из журнала и зажмурилась. Волосы падали на пол. Магнитофон пел голосом Петра Налича. Моей голове становилось все легче и легче.
– Можешь открывать глаза, трусиха! – услышала я минут через сорок. – Вроде даже ничего так вышло…
Я открыла глаза. Из зеркала на меня смотрел смущенный паренек, в котором я не сразу опознала себя. Длинная челка спадала на лоб, остальные же волосы были совсем короткие. Маленькие золотые сережки смотрелись теперь в ушах каким-то антиквариатом. Зато лицо приобрело задорное выражение. Я смахнула челку в сторону – и мне это понравилось! Волосы снова непослушно прикрыли один глаз. И я поняла, что обрела совершенно новое, абсолютно бесполезное, но при этом чудесное занятие – убирать челку с глаз.
– Не нравится? – с тревогой спросила парикмахерша.
– Очень нравится! – удивилась сама себе я. – Спасибо!
Из парикмахерской я выскочила легкая, как майский пух. Тугой хвост не сковывал затылок, жизнь казалась совершенно удивительной. Я посмотрела на свое обновленное отражение и скорчила ему смешную гримасу.
– Хулиганка! – бросил хмурый прохожий.
И мне впервые после переезда показалось, что все на своих местах!..
Домой я вернулась под вечер. Папы, как обычно, еще не было. Денис сидел в наушниках за компьютером. Мама рисовала. Я прокралась к себе незамеченной. Еще не все вещи были до конца разобраны, но шкатулку с украшениями я нашла сразу. Аккуратно вынула из ушей маленькие золотые сережки и убрала в коробочку. А затем достала крупные бижутерийные серьги, которые мне привезла из Индии одна мамина подруга. Серьги были красивые, яркие, только никак не вязались с моим прежним образом, поэтому лежали в глубине шкатулки новенькие, ни разу не надеванные. Пришло их время! Я покрутилась у зеркала – теперь оттуда выглядывал не смущенный паренек, а смешная девчонка. Определенно, мне она нравилась!
В комнату заглянула перепачканная акрилом мама, даже не посмотрев в мою сторону, она крикнула:
– Ужинать! – и резво отправилась на кухню.
Пришла пора выбираться из укрытия и выносить свой вид на семейный суд. Хорошо, что после переезда мне не приходилось делить комнату с Денисом, а мама заполучила долгожданную мастерскую. Но встречаться приходится даже в такой большой квартире – деваться некуда.
Когда я вошла на кухню, мама раскладывала по тарелкам домашний лососевый пирог. Денис уже успел откусить кусок от своей порции и, увидев меня, закашлялся. Я с невозмутимым видом сдула с глаза челку и стала ждать бурю.
– Алька, что ты с собой сделала! – мама не донесла очередной кусок пирога до тарелки. – Где твои волосы?
– В парикмахерской, – я осторожно села к столу.
А мама начала скакать вокруг меня, стараясь разглядеть каждую оставшуюся волосинку. В конце концов, потрепав мою челку, она резюмировала: