На работу их приняли. Елизавета до сих пор была уверена, что Мерзавцев пленился ее шляпой. Алиса вообще смутно помнила первую встречу, потому что все время опасалась, что появится губернатор, сядет за небольшой столик и примется рассматривать Алису так пристально, что она окончательно испугается. «Ну что ж, — задумчиво скажет губернатор. — Пожалуй, вы попробуете написать небольшой кусочек — на пробу… Опишите мое босоногое детство в селе Дубиновка-Раздербаны!» Алиса даже зажмурилась, представив себе будущий кошмар, — и прослушала очень важную часть разговора, в котором рассказывалось о том, что писать надо под чужим именем, поскольку так выгоднее и проще. Чем это было выгоднее и проще, Алиса так и не поняла, потому что, когда до нее дошло, что губернатором тут и не пахнет, она начала опасаться порнухи.
— По этой причине мы и придумали неких писательниц, — закончил рассказ Мерзавцев, подозрительно посмотрев на Алису: та сидела, сжав руки, и старалась справиться с вечной проблемой «заикания на нервной почве».
— Н-да, — пробормотал он.
Алисе показалось, что диагноз, который обычно ставят писателям и поэтам, в большинстве случаев оказывается правильным. Подняв с недовольно скрипнувшего стула свое грузное тело, Мерзавцев достал книгу с очаровательной блондинкой на обложке и молча протянул ее Алисе. Елизавете досталась другая — с длинноногой особой в кожаной мини-юбке и черных очках. Особа держала в руках громадный наган, по размерам больше напоминающий широко известный по фантастическим романам бластер, и нехорошо улыбалась. До сих пор Алиса не может понять, каким образом он так верно угадал их натуры? Елизавета поддерживала с Мерзавцевым светскую беседу, а Алиса молчала, рассматривая фотографию «придуманной» тетки с насмерть перепуганными глазами на Елизаветиной книжке. На ее книжке вообще не было ни одной фотографии, только имя — Сара Мидленд. Подругам было велено все прочитать и написать что-нибудь в том же духе.
— Бедняжки, — сочувственно вздохнула Елизавета, когда они вырвались из псевдоприемной губернатора на свежий воздух.
— Кто? — удивилась Алиса.
— Эти тетки на обложках, — пояснила Елизавета. — Мало того что им придется пожизненно отвечать за написанную нами дребузню, так и жизнью рисковать придется стопроцентно…
— Почему им придется рисковать жизнью? — испугалась Алиса. Ей совсем не хотелось, чтобы кто-то рисковал ради нее жизнью!
— Вспомни «Мизери», — начала проявлять свой недюжинный триллерный талант Елизавета. — Там писателю надоело описывать эту дуру Мизери, а психованная читательница уже не могла без этой дамы жить. И тогда она начала устраивать ему каверзы. Вот надоест мне расписывать злоключения этой Барбареллы, психи-почитатели меня не найдут и начнут разбираться с этой несчастной, ни в чем не повинной леди… — Проникшись ужасным будущим «автора», Елизавета расчувствовалась. На минуту Алисе даже померещилось, что Елизавета сейчас заплачет — таким горестным был ее взгляд.
Алиса робко дотронулась до Елизаветиной руки и попробовала ободрить ее:
— Может быть, нас еще не возьмут… Для того чтобы писать книги, талант нужен. Ты уверена, что он у нас обнаружится?
— Если ты вознамеришься стать господином Пушкиным, может, и не обнаружится, — задумчиво сказала Елизавета. — Но я так думаю, им пушкинский талант ни к чему. Им нужно попроще.
Она притормозила возле книжного развала и наугад взяла книгу.
— Это хороший детектив, — обрадовался продавец. — Прямо нарасхват идет… Говорят, наша отечественная Хмелевская… Будете покупать?
Он так сладко улыбался, что Алисе захотелось провалиться сквозь землю: денег-то не было, да если бы и были — она никогда не стала бы покупать эту книгу. Рядом лежали «Хроники Нарнии». Вот их бы она непременно купила!
— «Да я с тобой… не сяду на одном поле», — зачитала Елизавета, опустив одно слово. — А еще на Пелевина ругаются… Вон как крепко наши домохозяйки заворачивают! Да, Алиска, чего-то расхотелось мне писать прозу. Ты думаешь, употребление таких слов обязательно в современной отечественной литературе? — Она положила книгу на место.
— Не будете брать? — огорчился несчастный продавец.
— Нет, друг мой, — ответила Елизавета. — В наше время писатели были скромнее… Был, конечно, протопоп Аввакум, позволяющий себе употребление крепкого слова, но у него это как раз не резало многострадальный читательский слух. А в этом «контексте» сие слово выдвигается вперед и мешает по достоинству оценить стиль Хмелевской отечественного разлива…
Они отошли от прилавка, но, пройдя несколько шагов, Елизавета остановилась:
— Знаешь, Алиска, придется все-таки ее купить… — Она принялась рыться в карманах, пытаясь отыскать двадцать рублей, нашла только пятнадцать и уставилась на Алису. — У тебя пятерка есть?
Алиса достала смятую десятку, и Елизавета быстро вернулась к продавцу.
— Значит, вы утверждаете, что эту книгу хорошо покупают?
— Очень, — стал радостно убеждать Елизавету парень. — Каждый день уходит, без остатка… Берете?
— Беру, — вздохнула Елизавета. — Должна же я понять общественное сознание. Все как-то было недосуг, а теперь буквально приперло к стенке…
Парень протянул книгу и забрал деньги.
Алисе такой обмен показался несправедливым и даже глупым — куда лучше было бы купить бутылку пива или две порции итальянского мороженого… Но Елизавета опровергла все Алисины протесты:
— Это наш ключ к успеху… Так что лучше помолчи. Через месяц мы начнем пить пиво, есть мороженое, и проблемы материального характера наконец-то разрешатся, и знаешь, что самое удивительное? Материальные проблемы мы решим с помощью того самого интеллекта, который до сей поры казался нам чем-то бесполезным и даже обременительным! Гип-гип-ура! Мы станем богатыми и знаменитыми!
— Ага, — кисло согласилась Алиса, не очень-то уверенная в том, что ее интеллект может принести средства к существованию. — Богатыми… знаменитыми… — И, не удержавшись, процитировала любимого Лизкиного Пелевина: — «Слух обо мне пройдет, как вонь от трупа…»
— Доля истины в этом есть, кстати, — безмятежно отозвалась Елизавета, уже погрузившаяся в скромный «шедевр» новорусской словесности. — В триллерах очень важно присутствие энного количества трупов… — Она так нехорошо улыбнулась, что Алиса поежилась.
«Иногда писатели сходят с ума, — подумала она, с опаской глядя на подругу. — Кто знает, вдруг у Елизаветы началось умопомешательство? Правда, она еще пока не стала писателем. Хоть бы нас не приняли на работу, честное слово!»
— Все равно не пойму, зачем надо было покупать эту книжку, — проворчала Алиса. — Честное слово, не понимаю… Нам же дали по книге: сиди себе, читай, если так хочется наслаждаться отечественными детективами!
— Я хочу стать лучшей, — заявила Елизавета. — Можешь сейчас прочитать мне проповедь о смирении, гордыне и хорошей литературе, меня эго не тронет! Бог знает, до чего я устала жить на гроши, которые кончаются сразу, стоит только им появиться. Ты слышала, сколько нам будут платить? Целую тысячу за жалких семь листов откровенного бреда, который ты напишешь левой ногой!
— Я не хочу писать ногами! — запротестовала Алиса.
— Не хочешь — не надо, — пожала плечами Елизавета, почти утратив интерес к старомодной особе. — Продолжай подыскивать себе местечко под солнцем в районе Славянского рынка. Можешь еще пристроиться в местную газету. Рублей триста в месяц заработаешь… Надо было пять лет таскаться в университет и сушить мозги над «Гаргантюа и Пантагрюэлем»!
Ведя бесконечную словесную игру, начатую еще в начальных классах, они шли по проспекту и были вполне счастливы.
Начальство тоже было счастливо: те литературные опусы, которые принесли на собеседование девицы, были тут же изучены, и теперь они сидели, обсуждая «новых дурочек».
— Ты бы видел, как у темненькой челюсть отвисла, когда я ей сказал про тысячу…
— Мог бы назвать цену поменьше, — сказал задумчивый джентльмен с красивым, породистым лицом. — Ты, дорогуша, еще пообещал, что будешь поднимать планку через каждые три книги…