А ребенок родился и умер тогда, когда Степан ушел на фронт во второй раз. И многие финны вернулись. И зажили почти как жили. Только не ее семья. Ее семья не пришла. Некрасивая старшая Люули до сорок четвертого была проклятой женой коммуниста. А после сорок четвертого — финской буржуйской мордой. И не сдохла она только из-за леса, где прятала свою сампо — волшебную мельницу.
Где дождалась Степана — уже в сорок седьмом, без обеих ног.
Нет, не на войне. Ему отрезало их в Москве — трамваем.
Без ног, но с девочкой двух лет.
И она приняла их! А через год уже хоронила Степана, а следом еще одного ребенка, которого не доносила до положенного срока, потому что строила — сама! — дом. И бревна таскала на себе, подложив под них его инвалидную тележку.
— Ну а тебе чего?
Голос вернулся к Костику. Вернулся чужим, ободранным, то ли бродившим по горячим пескам пустыни, то ли замерзшим в снежную бурю. Он вернулся низким, хриплым, своевольным, он вернулся, чтобы быть со всеми “на ты”.
— А мне бы хоть каплю ее счастья, — прошептала Валя.
Валя, похожая на шишку, чешуйки которой раскрывались с треском, обнаруживая не семечку-орешек, а сухую деревянную пустоту. Валя — уже не ведьма. Бестолковая, безмужняя, бездетная, негулящая, в целом, баба. Хорошая, но не вкусная. Шершавая и чужая.
— Замолви словечко, — попросила Валя.
— Тебе такого не надо, — сказал Костик. — Нет.
А бабке Люули сказал: “Я с ней спал. Мне надо теперь сказать, что она — моя первая женщина?”. Она спросила: “Любил?”. Костик покачал головой. “Не первая”, — отрезала бабка.
Два раза еще было. Костик хотел посмотреть на дом, понюхать его, потрогать стены, открыть двери. Но двери давно ушли на дрова, а стены были заклеены обоями с выпуклым зелено-желтым узором. В доме Вали Костику было холодно.
А летом он поступил на историко-филологический факультет областного пединститута. “Сорок девок, один я”. Почти один. Здесь его тоже называли Японцем. И тоже, как в детстве, сторонились. Костик был плохо одет. Костик не знал группу “Кино”, никогда не слышал о БГ, кривился от “Ласкового мая”, прогуливал семинары в кинотеатре хроники и повторного фильма, не пил дешевой водки, дорогой не пил тоже, курил вонючие сигареты “Прима” — без фильтра, зато с плевками.
Костик ни с кем не разговаривал, потому что так привык. Но в группе считали — брезгует. На вечеринки звали. Костик ходил. Мерз. Все время мерз. Ночами подрабатывал. Пока в магазинах было что грузить, грузил. Потом грузил на вокзале. Потом ночами сторожил фабрику, которую потихоньку разворовывали днем. Учил английский. Учил немецкий. К бабке ездил по воскресеньям. Люули немецкий знала, но говорить на нем отказывалась наотрез.
Люули и английский знала, но произношение было финское — смешное. Слова выходили порчеными. Бабка сердилась и командовала: “Сам”.
Однажды Люули сказала: “Профессии нет. Давай научу тебя строить дом”.
“Из чего?” — спросил Костик.
“А из чего придется”.
“Не хочу из чего придется”, — сказал Костик.
Люули обиделась. Замолчала. Он приезжал в субботу вечером, она коптила рыбу. Он уезжал рано утром в понедельник, она заворачивала рыбу с собой. Костик купил себе джинсы. А бабке — шарф. Шарф был серый, шерстяной, а на концах, как на лапах у дворняжки, белые и темные полосы. У всех модных людей тогда был такой шарф.
На третьем курсе в Костика влюбилась Оля-буфетчица. Оля работала на вокзале, сутки через двое в очередь со своей матерью.
У Оли было масло, сосиски и сосисочные шкурки, из которых она варила бульон. У Оли было много хлеба — надкусанные куски она прожаривала в духовке на сухари, а хорошие, целые ела сразу. У Оли была водка — разная, слитая в одну бутылку. Но Костик не пил. И Оля иногда втирала водку Костику в спину.
— Ты такой маленький, а перец у тебя такой большой! — сказала Оля, когда Костик, приехав домой на воскресенье, не пошел к бабке, а остался ночевать у Оли.
— Перец?
— Ну я не знаю, как вы это там называете.
С Олей Костик снова узнал то, что уже знал.
Женщины ни на что не претендуют. Им просто нужен человек. Вот Костикова мать и Олина мамка были подружки и поехали строить БАМ. Ну, пусть не БАМ, а какую-то другую дорогу в Сибири…