Мне становится трудно дышать.
— Её бросили в подземелье дворца, — отвечаю я, и вдруг осознаю нечто важное. Она так напугана… — Ты даже не хочешь спросить меня о своем капитане?
Её глаза расширяются ещё больше. Она сжимает кулаки, и её нижняя губа слегка дрожит. Она, должно быть, считает меня ужасным человеком. Что ж, пусть считает.
— Он…?
— Исчез. Ни следа от него. Когда арестовали Нириду, была объявлена тревога, и все ожидали увидеть его тоже среди мятежников, но его там не оказалось.
— Ты тоже не знаешь, где он, правда? — Она ждёт, пока я качаю головой, и затем на мгновение закрывает глаза. — Так и есть, ты ничего не знаешь… А чего хочет принц?
— Выяснить, что знаешь ты, полагаю. — Я показываю на своё лицо. — Хочешь повторить это?
— Он видел меня после встречи с тобой и лишь удивился, насколько хорошо были скрыты следы побоев.
Из меня вырывается смех, который слегка надламывает внутренние стены, заставляя их шататься, готовые рухнуть так же, как я готова была бы рухнуть вместе с ними.
Пташка сжимает губы.
— Трудно видеть в этом хоть каплю чести — во всём, что мы делаем, — произносит она с презрением.
Мои руки дрожат, ноги дрожат. Весь мой организм дрожит, пока что-то внутри меня борется с криком, что я тоже не вижу в этом никакой чести.
Тем не менее, она открывает дверь и уходит со стражниками, а я остаюсь одна в комнате, с тысячей мыслей, жужжащих в висках; с тысячей сожалений, упреков, вопросов…
Зачем, зачем, зачем…
Я жду, пока сердце успокоится, пока ноги снова смогут держать меня, и возвращаюсь в темные покои Даны, чтобы попытаться уснуть и перестать думать.
Глава 4
На этот раз в моем сне появляется Элиан. Он протягивает мне руку, чтобы помочь подняться так же, как это было после той пытки, которой меня подвергли за то, что я навредила другой претендентке на роль Лиры — пташке, которая тогда была его лучшей подругой.
Даже в этом ей повезло больше, чем мне. Ее наставник, Бреннан, был так же суров, как и моя наставница Алия, но, по крайней мере, у нее были товарищи: Алекс, который без ума от нее, хотя она этого и не замечала, и Элиан, который готов был оставить все, чтобы взять ее за руку и сидеть рядом, пока она снова не встанет на ноги.
Вот почему он сел тогда рядом со мной; потому что, когда я посмотрела на него с недоумением и не взяла его руку, он решил, что я не могу встать и просто сел ждать.
Он думал, что я — это она.
Я сразу не поняла этого, нам пришлось поговорить, пока его брови не вскинулись вверх, пока его голубые глаза не заморгали от удивления, чтобы осознать, что он ошибся: он не знал, с кем говорит.
Ты не знаешь, кто я, правда? — спросила я, с болью, которую на этот раз не старалась скрыть.
Теперь знаю, — ответил он. — Прости. Я спутал тебя со своей Лирой.
Я помню, как его слова застряли где-то в моей груди. Моя Лира. Я хотела быть чьей-то Лирой. Хотела, чтобы на меня смотрели так, как он смотрел на свою подругу.
Я не разозлилась. Я не возненавидела Лиру Бреннана еще сильнее. Я завидовала ей, да, но также поняла, что если кто-то может так сильно её любить, как Элиан, то в ней, возможно, есть что-то хорошее, что-то, чего, вероятно, нет во мне.
Может, именно поэтому я не ушла. Может, это была причина, по которой я не отослала его прочь. Я знала, что он остался со мной из жалости, из сожаления за то, что был добр, думая, что я — кто-то другой… Но мне было все равно. Я позволила ему сопровождать меня, задавать вопросы, шутить и пытаться вырвать у меня улыбку.
Так я обрела своего первого друга, если не считать Амиту, которая значила для меня гораздо больше.
В моем сне Элиан снова протягивает мне руку, и на этот раз я хочу взять её, хочу встать на ноги и сбежать отсюда, из липкой темноты, которая цепляется за мои лодыжки, царапает ноги и шепчет на ухо, что все это не имеет смысла.
Но я не могу двинуться. Моя рука не дотягивается до его, и Элиан исчезает во мраке, прежде чем я успеваю открыть глаза.
Сердце бьется как безумное.
Ужасное чувство сдавливает мне живот, и я поднимаюсь на ноги, едва удерживаясь от падения.
Что-то не так, что-то не так, что-то не так… повторяет голос в моей голове, и я не могу сделать ничего, кроме как добраться до ванной и вырвать ужин.
В зеркале я снова вижу свои собственные глаза; они смотрят на меня, как будто бросают вызов, и что-то внутри пульсирует яростно, отравляя мои вены, заполняя кровь гневом, который поглощает всё, пока я не поднимаю руку и не швыряю таз, которым пользовалась для умывания, в стену, разбивая его в осколки фарфора и бледную пыль.