Мой дар… его трудно описать. Еще труднее рассказать о том, как я научился его использовать. Как начал здесь работать, тоже объяснить непросто.
Но мне хочется об этом рассказать. Есть вещи, какие-то мелкие подробности, которые неотделимы от тебя, делают тебя таким, какой ты есть. И дар — мое отличительное свойство.
Хотя использую его я очень редко. Я не люблю использовать его в обычной жизни, как правило, я его отключаю. Он придает мне уверенность в себе. Если бы я включил его, когда увидел девушку у Испанского театра, возможно, я не испытывал бы к ней тех чувств, которые испытывал.
То, что я испытал, было очень простым, очень настоящим. Влюбиться в ожидание. Я вернулся к мыслям о девушке — она, вероятно, все еще в театре, испытывает наслаждение, улыбается, получает удовольствие от пьесы о коммивояжере.
Как можно тосковать по незнакомой девушке? Человек — непостижимое, загадочное существо.
В первый раз я ощутил свой дар тоже в театре. Мне было семнадцать. Говорят, что дарования обычно проявляются в этом возрасте. В тот день в артистической уборной я познакомился с новой балериной. Моя мать хотела с ее помощью выработать новый стиль в хореографии.
Я столкнулся с ней в одной из просторных кельнских костюмерных и вдруг, едва посмотрев на нее, увидел неожиданно для самого себя всю ее жизнь.
Ее сны, ее желания, ее ложь. Все пережитые ею чувства и страдания предстали передо мной, словно в инфракрасных лучах.
Я ощутил ее боль из-за смерти маленького брата. Такую глубокую, что я догадался: в ее основе лежит чувство вины, которое она испытывает, потому что оставила его дома одного. Еще я ощутил печаль, наполнявшую ее всякий раз, когда она занималась сексом с незнакомым мужчиной. Ей это было противно, ее изнасиловали в пятнадцать лет, и секс никогда не доставлял ей удовольствия, но она считала, что должна это делать, хотя не получала от него радости.
Подобно этим двум глубоким чувствам, передо мной предстала целая дюжина других. Получалось, что я, сам того не желая, копаюсь в ее прошлом. Мое лицо наполнилось ее эмоциями, и мне пришлось уйти, удалиться от нее. Я не понимал, что со мной происходит, я увидел ее жизнь — как ее слабые стороны, так и то, что давало ей основание собой гордиться и чувствовать себя уверенно.
Мне открылась также ее ненависть к моей матери. Такая жгучая и неукротимая, что я подумал: эта девушка способна ее убить.
Но матери я ничего не сказал, потому что не знал, правда ли это.
Спустя два месяца эта балерина вонзила ножницы ей в сердце. Рана была неопасной, но всего два сантиметра влево — и моя мать была бы мертва.
В реанимации я рассказал ей, что ощутил при встрече с напавшей на нее девушкой. Она посмотрела на меня и, немного помолчав, сказала:
— У тебя дар, Маркос. Научись его использовать и никогда не позволяй ему использовать себя.
Мы больше никогда не говорили о моем даре. Вскоре она поправилась. Ее никогда не волновало состояние ее сердца, она глубоко презирала этот переоцененный, на ее взгляд, орган. Вероятно, самыми важными ее эмоциями управлял пищевод.
— Хочешь встретиться с пришельцем наедине? — спросил шеф.
Я кивнул.
— Сколько времени вы его здесь держите? — спросил я прежде, чем войти.
— Три месяца.
— Вы держите его в заточении три месяца? — возмутился я.
— Мы испробовали на нем все известные нам методы, но так и не смогли понять, пришелец он или нет. Посмотрим, что скажет твой дар.
Если они решили обратиться ко мне, значит, они уже исчерпали все свои возможности. Наверняка в эту дверь до меня входили многие: военные, психологи, врачи и даже привилегированные палачи. Должно быть, все они потерпели фиаско, так как в высших сферах мой дар не пользовался популярностью.
— Откуда о нем узнала пресса?
После каждого моего вопроса шеф все больше нервничал. Мне кажется, ему не нравилось выслушивать вопросы, а уж тем более на них отвечать.
— Вероятно, утечка, — пробормотал он равнодушно.
— Что ж, судя по тому, что показывали по телевизору, через несколько часов журналисты захотят его увидеть.
— Поэтому ты и здесь, — изрек он, желая, чтобы я поскорее вошел к пришельцу.
— Вам придется выключить все камеры, чтобы не было помех.
Выражение его лица резко изменилось, он не хотел терять связь с помещением, где находился пришелец.
— Может быть, на этот раз попробуешь применить свой дар при включенных камерах?
— При камерах дар не действует, — напомнил я. — Электромагнитные помехи мешают мне отличить правду от лжи, воображаемое от реального.