— Это инопланетянин? — спросил перуанец, как только мы выехали за пределы комплекса.
— Да, — ответил я.
Я впервые подтвердил этот факт, и, по правде говоря, был в этом совершенно уверен. К тому же я обратил внимание на то, что впервые следую совету человека с другой планеты.
Моя мать часто говорила мне, что в любви и сексе любой совет может оказаться полезным, хотя в ее устах это звучало по-другому.
— Любовь и секс настолько необыкновенные вещи, что ключ к ним имеют только необыкновенные люди.
13
СНЫ БЕЗ ХОЛСТОВ И КАРТИНЫ БЕЗ КРАСОК
На обратном пути к Санта-Ане я волновался больше, чем по дороге к комплексу. Я то и дело поглядывал на часы, боясь опоздать.
Я в общих чертах объяснил перуанцу, зачем я еду на площадь, когда я там должен оказаться и уговаривал ехать побыстрее. Но он отвечал, что превышение скорости может привести к серьезной катастрофе. Я ездил с ним только в пределах комплекса со скоростью тридцать километров в час.
Меня удивила его сознательность, но я отнесся к ней с уважением.
Я попросил его включить радио. Мне хотелось узнать, что говорили в новостях о пришельце.
Я опустил окно. Ночь была очень жаркой, и мне вспомнился фильм Лоуренса Каздана «Жар тела». Действие там происходит невыносимо душным летом, и даже полицейский говорит: «Стояла такая жара, что люди решили, что законов больше нет, что их отменили и можно их не исполнять».
Перуанец выключил «Кренберрис», и все пространство заполнили новости. Я тут же заметил, что ситуация в корне изменилась. Официальные опровержения, преувеличение, обман. Все, что говорилось прежде, отрицалось. Лицо перуанца представляло собой захватывающее зрелище. Они хорошо делали свою работу. Новость умирала от недостатка кислорода. При жизни моей матери ходило множество слухов о ее любовниках, ее профессиональном деспотизме (это не было ложью) и смерти.
Насколько я помню, ее хоронили при жизни четыре раза. Она всегда мне говорила, что это ее молодит и служит поводом для подведения итогов.
Она воспринимала это как вскрытие при жизни. И свято верила в эту разновидность аутопсии.
Когда мне было шестнадцать, она заговорила со мной о сексуальной аутопсии.
Она сказала, что было бы неплохо проходить такое «вскрытие» каждые пять лет.
Мы лежали бы совершенно неподвижно, и врач говорил бы нам, какой части нашего тела не хватило ласки, сколько раз нас целовали и в какое место — в щеку, в брови, в ухо или в губы.
Настоящее вскрытие нашей сексуальной жизни, проведенное на живых, хотя и неподвижных людях.
Моя мать представляла себе эту процедуру во всех подробностях, ей нравилось думать, что кто-то, лишь бросив взгляд на наши пальцы, знал, касались ли они кого-то со страстью или просто по привычке. Смотрел ли кто-то в наши глаза с любовью, встречался ли наш язык с другими языками.
Вдобавок мы могли бы получить информацию о том, какие из наших половых актов были лучшими — по аналогии со спиленными стволами деревьев, по которым можно судить о том, сколько проливных дождей или засух они пережили. Возможно, их было семнадцать или тридцать, или сорок шесть. Возможно, они случались только весной или только у моря.
Сколько покусываний, сколько слов, произнесенных шепотом, сколько сигаретных затяжек у нас было? Тщательный подсчет всех наших сексуальных переживаний, нашего сладострастия, нашего уединенного удовольствия.
По мнению моей матери, лучшим завершением этой аутопсии было бы осознание того, что мы живы, что мы можем, совершенствуясь, получать все больше ласк, чтобы в нас пробуждалось желание, чтобы мы любили и любили нас.
Я никогда не подвергал себя такому вскрытию. Меня страшил результат.
Надо иметь большое мужество, чтобы выслушать такой диагноз из чужих уст, к тому же неизвестно, существует ли на свете человек с подобными способностями.
Но моя мать была отважной женщиной. Я снова вспомнил о картине, посвященной сексу. Я по-прежнему оставался должником — моей матери и незаконченной трилогии.
Когда я упорно занимался живописью, то часто посещал один магазинчик на углу Вальверде и Гран-Виа. Его держал пожилой канадец лет за девяносто, который давал мне скидки.
Уже два года я не писал картин. Мне захотелось заглянуть к старику. Времени было в обрез, но я не знал, смогу ли навестить его потом. Если шефу с Дани удастся освободить пришельца, ситуация может осложниться.