- Сам дуак! – коряво ответил он, припомнив ей ее же слова. Звук "р" местные не выговаривали.
- Да вы что, сговорились что ли?! – она стянула с ноги шлепок и, что есть мочи, швырнула в мужчину.
- Ха-ха! - усмехнулся он, когда тапок пролетел мимо него.
- Прибью, скотина, и пожалуюсь, сам будешь с Та и Хулой разбираться! – шипела Тамара от злости.
Вапл, услышав знакомые имена, насторожился, и веселье как рукой сняло. Ненормальная вся в крови сидела в загоне, а ему предстояло объяснение с главой семьи и старейшиной.
- Ну что за день! – он хлопнул по колену и вышел в коридор.
Часы, проведенные с Хрюшей, тянулись долго и нудно, однако ни на какие уловки зверь не поддавался и отпускать ее не желал. Зад болел от сидения, руки чесать устали, а других развлечений не предвиделось, поэтому Тома знаками попросила толпящихся на выступе зрителей принести метлу. Одежда испорчена, еще бегая за мохнатым гаденышем и выпрашивая прощение, пару раз вляпалась в зловонную кучу, потому терять было нечего, зато скотине приятное сделает.
Получив совершенно обычную метелку, под пристальным вниманием публики Тома, бывшая спесивая красавица, бодро замахала ею, матеря под нос всех, кто пытался давать советы.
- Идите в ж…у! – огрызнулась она и занялась генеральной уборкой свинарника.
Когда собранный сор выбросили, принесли чистую солому и тряпье, хряк подобрел, оценив Томино рвение к чистоте, но при новой ее попытке выбраться из загона, ловко вцепился в тунику и стянул обратно, едва не уронив и вытягивающего Тамару человека.
- Ты издеваешься?! Хочешь, чтобы я тут с тобой заночевала? – с негодованием возмутилась она, на что получила одобрительное сопение.
Охваченная гневом Тамара с удовольствием бы на ком-нибудь сорвалась, но единственный, кто был в зоне досягаемости, это зубастый переросток, на котором срываться почему-то не хотелось. Смирившись, решила умыться в Хрюшиной поилке. Поплескавшись, кое-как отмылась, но стала замерзать, потому что стены каменного хлева не прогревались солнцем.
"Еще месяц такой жизни, совсем одичаю и распрощаюсь с рассудком. Знаете ли, второй раз угрожают то убить, то сожрать! Нервы на пределе. Интересно, что за сволочь так настойчиво хочет моей лютой смерти? - свернувшись калачиком на потертом коврике, который пожертвовал кто-то из добродетелей, погрузилась в размышления. - Родных у меня тут нет. Про имущество свое ничего не знаю, но судя по одежде, я бедна, как церковная мышь. Первый раз очнулась тут, чудом не сожрал, хотя хотел. Сегодня намеренно столкнули. Это чем же могу мешать? Если я должна приручить эту дикую скотину, а кто-то пытается меня ему скормить, выходит, не хотят приручения Хрюши? Странно. Это они меня так ненавидят или его?"
- Эй, Хрюш, нас с тобой кто-то сильно не любит, причем так сильно, что спокойно ночами спать не может. Ты не в курсе? Нет?! Странно.
На выступе, сообразив, что Тамаа тут задержится надолго, а ничего более интересного не предвидится, быстро разошлись. Остались только Вапл с парой молодцов и добрые старушки. Тамара Та сейчас вообще любила, потому что только она сообразила принести побольше еды, чтобы досталось и ей, и Хрюше, и даже одеяло со сменной одеждой.
Когда Томка развязала мешок со снедью, от вожделения слюни потекли не только у нее. Радостный зверь мигом подобрался поближе. Мгновенно, не жуя, проглотил первую лепешку и с нетерпением ожидал следующую.
- Не так быстро, дружок! – Тома сжала в кулаке кусок угощения. – Дай лапу.
«Ничего не знаю! Отдай!» - явственно читалось в глазах зверюги. И для вразумления и правильного воспитания новоявленной дрессировщицы аккуратно прикусил ей руку.
- Хрюша, ты же хороший мальчик! – возмутилась Тома, голосом обиженной женщины. – Так нельзя! Фу!
Но Хрюша, как и его прототип, обладавший упрямым, своевольным характером, продолжал осторожно, но верно сжимать зубы. Понимая, что нытье и шутки сейчас не сработают, а рукой рисковать опасно, Тамара посмотрела в наглые карие глазки и спокойно, как можно увереннее произнесла:
- Если отгрызешь или съешь, вряд ли кто-то другой решится принести тебе еще что-нибудь вкусненького! И будешь до конца жизни сидеть в вонючем хлеву среди огромной кучи навоза, и никто не почешет тебе пузо. Не рискнет навести порядок. Разве только ради этого сложно подать лапу? В конце концов, мы оба в одной лодке, - челюсти сжиматься перестали, но руку упрямец не отпускал. Подумав мгновение, чуть сильнее сжал зубами руку, и лишь потом отпустил.