«… был откомандирован в геологоразведочную партию, проводящую работы по изучению месторождения стратегически важного для оборонной промышленности СССР сырья…». Боже, какой ужасный, казенный стиль. «…Леонтович признал, что осуществлял вредительскую деятельность, направленную на подрыв обороноспособности страны…». Зампрокурора листал прошитое дело, вникая в обстоятельства. Кандидат наук. Доцент. Курировал разведку месторождения вольфрама в Казахстане. Выдвинул идею, что изучаемое рудное тело является частью останца геологического покрова — шарьяжа, следовательно, коренной блок, с основными залежами шеелита (вольфрамовой руды), находится в стороне, а именно в сорока-пятидесяти километрах юго-восточнее. Там и надо было ставить основные работы. Однако перенос оборудования дальше в горы требует существенных затрат… В общем, поступило анонимное письмо, в котором говорилось, что «вредитель Леонтович, увлекшись буржуазными теориями, предлагает разбазаривать народные деньги, намерен сорвать график выполнения важного задания партии и правительства». Колесо завертелось.
Следователь глубоко вник в суть проблемы — видать привлек знающих специалистов. Нефедов же сходу разобрался, что к чему. Он в свое время окончил геологический техникум, правда, по специальности почти не работал — вначале на срочную, а после службы в Красной армии партячейка дала рекомендацию и направление на юрфак.
Дело Леонтовича явилось отголоском борьбы двух направлений в науках о Земле: фиксизма и мобилизма. Фиксисты, адепты старой классической школы, в своих построениях основную роль отводили вертикальным движениям в земной коре, считая горизонтальные перемещения лишь частным их проявлением. Идеи о тектонических покровах они объявляли ересью, «буржуазными штучками». Мобилист Леонтович обвинялся в пристрастии к лженаучным теориям, что в свою очередь, якобы толкнуло его на путь вредительства и измены…
— … Вы пропагандировали вредные для рабочей науки идеи!
Это сидящий слева Голуб, невзрачный жидковолосый субъект, редкий болван: настроение председателя тройки понимал великолепно, а вот чем оно вызвано…
Нефедов-Всеволод поморщился, скосил глаз направо: энкавэдэшник по-прежнему сидел с непроницаемым лицом. Этот — не дурак… Плохи твои дела, геолог.
— … в период с 1926 по 1935 годы четыре раза выезжал за границу: дважды в Германию, один раз в Австрию и один — во Францию, где был завербован иностранными разведками…
А за это уже полагается расстрел. И ничто не спасет. Но… обвинение в шпионаже шито белыми нитками — нет ни одного факта, лишь «косвенные улики», да предположения.
Только это ли смутило Юрина-Нефедова? Еще десять минут назад в данной ситуации он бы, не колеблясь, принял окончательное решение. Виктор Петрович увидел нечто, что не дало ему отодвинуть дело в сторону.
Всеволод знал из популярной литературы о перемещениях плит в земной коре, не совсем, правда, понимая, какие такие вертикальные или горизонтальные движения имеются в виду. Стало быть, прав Леонтович, отстаивая идею с перемещением тектонического блока.
А Нефедова беспокоило совсем не то…
Конвоиры вывели Леонтовича из комнаты. «Тройке» предстояло согласовать уже подготовленный приговор.
— Не вижу оснований для расстрела, — веско сказал Нефедов. — Следствие сработало небрежно, шпионская деятельность обвиняемого не доказана…
Вот в чем загвоздка! Донос-анонимка напечатан слишком качественно. Опечаток нет, шрифт ровный по цвету: по клавишам стучали с одинаковой силой, а главное, имеется одна маленькая ошибка: тектонический покров назван «покрывалом». Геолог не мог, черт дери, написать такое!
И что это значит? Да, на самом деле, то, что письмо настрочила какая-нибудь секретарша. Либо из ревности к Леонтовичу, либо в надежде, что место Леонтовича займет её начальник… Так что анонимке нет никакого доверия. Донос ложный.
«Ну и что? — сам себе удивился зампрокурора. — Мало ли ложных сигналов? Признания — вот они, подписанные, в деле». И сам себе возразил: «Разве новость для тебя, какими методами подчас выбиваются признания?! Да и, найдись хоть одна зацепка, следователь наверняка раскрыл бы всю «шпионскую сеть».