Сева поднялся, кривясь от боли в ушибленной спине и припадая на левую ногу пошкандыбал в сторону главного институтского корпуса.
В здании — пусто и тихо, только откуда-то с верхнего этажа доносилось громыхание ведра «технички». У большинства сотрудников Института рабочий день начинался с девяти.
— Понедельник — день тяжелый, — пробормотал Всеволод, остановившись на лестничной площадке перевести дух.
«Ё моё, на третий этаж подняться — проблема. А дальше!? На пенсию по инвалидности?»
Сева старался не вспоминать о пережитом кошмаре, и сознательно занимал мозги надуманными заботами.
«Интересно, Инхандек уже пришел?»
Дверь в кабинет замдиректора, как обычно — нараспашку, а Джордж Мустафьевич — в любимом кресле.
— Юрин, зайди ко мне, — окликнул патрон молодого сотрудника.
Сева вошел. Встал возле начальственного стола — сесть Инхандек не предложил.
— Ты уже в курсе? Солнцев умер…
— Когда? — Всеволод сглотнул, закашлялся в кулак.
— В ночь с пятницы на субботу.
Предваряя вопрос подчиненного, замдиректора пояснил:
— Обширный инфаркт. Из областной больницы сообщили… Кстати, ты не знаешь, зачем он поехал в Область?
— Нет.
— Мм, да. Ты, вот что… займешься организацией похорон. Родных у Солнцева, насколько я знаю, нет. Придется все нам делать, самим. Цветы, венки, гроб… ну, все что положено. Я подключу еще двоих-троих из Отдела. Да! На кладбище надо будет тебе съездить, заказать копку могилы. Пойдешь в гараж, к Горбунову, он выделит машину. Скажешь: распоряжение дирекции.
Сева собрался, было, идти — в дверях повернулся.
— Джордж Мустафьевич, помните, я говорил: Михаил Егорович поручил мне найти Философский камень?! Я его нашел. Это булыган, что во дворе валяется. Верно?
— Молодец. Сам догадался, или подсказал кто?
— Ну-у, вроде того… Скажите, а здесь что, всех новичков так разыгрывают?
— Обиделся? Зря. Традиция такая…
— Угу. Пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что?
Инхандек в ответ махнул рукой: иди, мол, с глаз долой.
«А о том, что камень непростой, вы, наверняка, и не догадываетесь».
Сева вышел из кабинета, спустился в вестибюль.
В плексигласовой кабинке сидел сменщик Кордонова, некто по прозвищу Фунфыря, пропойца, не брезговавший любой спиртосодержащей жидкостью, от одеколона до клея БФ, включительно. Как по-настоящему зовут вахтера Сева не знал.
— Привет, Фунфыря.
— Здорово, — бодро откликнулся вахтер. — Сигареткой угостишь?
Сева протянул Фунфыре пачку.
— Так курить охота, что и выпить не на что, — пожаловался Фунфыря и подмигнул Всеволоду. — Займи на пузырек до получки — буксы горят.
Сева пошарил в карманах, достал бумажную мелочь.
— Вот. Больше нет.
— Давай. На «Лесную воду» как раз хватит…
Сева не просто так завел разговор с вахтером.
— Сегодня разве не Кордонова смена? — спросил он как бы, между прочим.
— Нету Кордонова. Пропал.
— Да ты что?! Как так?
Фунфыря напустил на себя вид важный и таинственный.
— Ничего не известно. Исчез. Я, знаешь, что думаю, — вышел из кабинки, встал рядом с Севой, — его убили! А труп спрятали… Кто? Да таких, которые ему смерти желали, поди, не одна сотня наберется. Он же был эккэвэдешником, понял!? В тридцать седьмом людей пачками расстреливал. В лагеря ни за что отправлял. Вот кто-то ему и припомнил… У нас в Соловейске, знаешь, сколько бывших зеков живет?
«Знал бы ты, кто на самом деле убил колдуна…»
— А может его уголовники местные пришили, — продолжал строить догадки словоохотливый вахтер. — Он с ними корешился.
— С кем? — заинтересовался Сева.
— Есть тут один. Меченым зовут.
Фунфыря вдруг умолк и вернулся на свое рабочее место: понял, видимо, что сболтнул лишнее.
«Все верно: Кордонов Меченого нанял, а его подручный Питон с колдуном разобрался… А это что? Бог ты мой!»
Слева от массивной входной двери, рядом с доской объявлений висел портрет, угол которого перерезала шелковая черная лента, украшенный шестью бордовыми гвоздиками. Под фотографией помещался некролог: «3 сентября 1994 года на 79 году жизни скоропостижно скончался заведующий отделом, заместитель директора по науке в 1955 — 1991 годах, доктор философских наук, кандидат технических наук, кандидат исторических наук, лауреат Государственной и Ленинской премий Солнцев Михаил Егорович».
Моложавое лицо, скорее того Михаила, из 13 века, смотрело на молодого специалиста. Казалось — Егорыч подмигивает Севе.