Сижу я, значит, на работе и пытаюсь вникнуть в суть заявки на игровое шоу, присланной, естественно, Эйденом Фьюметом от одного из его «гениальных» комиков. Чушь, конечно, редкостная; Более того, чушь абсолютная и потому еще более гнетущая. Если не ошибаюсь, суть игры состоит в том, что участники должны угадать своего партнера, нюхая носки других игроков и рассматривая их выставленные в дыры в специальной стенке голые задницы. По мнению автора, особую пикантность должно привносить участие гомосексуальных и лесбийских пар. Более того, как утверждается в заявке, это свидетельствует о важности, альтернативности и продвинутой привлекательности столь блестящей идеи.
В общем, я уже было занес привычным движением штампик с надписью: «Интересно, но скорее подходит Пятому каналу», чтобы раз и навсегда поставить для себя крест на этом идиотском предложении, как вдруг зазвонил телефон. Старательно делая вид, что ее ничто не смущает, Дафна сообщила, что со мной хочет поговорить некто, назвавшийся Мудозвоном. «Отлично», — мелькнуло у меня в голове. Мудозвон всегда относился ко мне несколько покровительственно и чуть свысока, и я как никогда обрадовался возможности сообщить ему, что больше не позиционирую себя как участника рынка рабочей силы, занимающегося активным поиском. С какой радостью я пошлю его искать себе хороших редакторов где- нибудь в другом месте! «Вот-так то, старина Мудозвон, — скажу я ему, — упустил ты редкий кадр для своего канала. Знаешь, что мне предложили на родимой Би-би-си? Я теперь с подачи, кстати, не кого-нибудь, а главного редактора-координатора канала, назначен эксклюзивным продюсером программ с участием премьер-министра. Сам понимаешь, от добра добра не ищут, и с Би-би-си мне уходить нет никакого резона».
К сожалению, шанса выдать старому приятелю победную тираду мне не представилось.
— Здорово, Сэм, — послышался в трубке знакомый голос Мудозвона. — Извини, что не ответил вовремя. Был бы очень рад пообедать с тобой, старина, но, к сожалению, все ближайшие выходные я занят — еду кататься на лыжах. Но что-то мне подсказывает, что приглашение было адресовано не мне. Оно начинается с обращения «Дорогой Найджел».
О боже.
О боже, боже ты мой.
Меня бросило в жар, потом я покрылся холодным потом, а в следующую секунду озноб и жар навалились на меня одновременно.
Я перепутал конверты!
Нет, это уже не комедия! Это просто фарс. Такое можно было прочитать только в каком-нибудь самом идиотском сценарии! Так нет же, меня угораздило вляпаться в это наяву.
Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы разобраться во всех перипетиях этого нехитрого сюжета. Если я умудрился отослать приглашение на обед Мудозвону Томкинсу, значит, послание, в котором я распространяюсь о желании покинуть болото, именуемое Би-би-си, неизбежно попало в руки…
На телефоне замигала лампочка. Дафна сообщила еще об одном звонке. По ее почтительному и серьезному тону я сразу понял, что дамоклов меч уже навис над моей головой. В данной ситуации действовать надо предельно осторожно, чтобы не порвать тот самый спасительный и в то же время ненадежный волосок.
— Сэм, главный редактор-координатор на второй линии.
С Мудозвоном я особо не церемонился:
— Извини, Мудила, больше говорить не могу, я в полном дерьме!
Я нажал кнопку на аппарате, и меня тотчас же окатило ледяной волной. В голосе Найджела было столько холода, словно доносился он не из трубки, а из задницы пингвина.
— Сэм, мне тут передали письмо, в котором вы называете меня мудозвоном.
— Это была ошибка.
— Разумеется, — согласился Найджел, — это была весьма серьезная ошибка, приятель.
Он сообщил мне, что был польщен, когда я обратился к нему за советом насчет того, не уйти ли мне со службы на Би-би-си. Его немало заинтриговало мое желание узнать его мнение, стоит ли мне, как я выразился в своем письме, «попробовать пуститься в самостоятельное плавание, то есть другим курсом». Затем меня поблагодарили за откровенность и за непредвзятый анализ ситуации, сложившейся в нашей компании. Более того, начальник пообещал внимательно обмозговать все мои соображения и сделать из них самые правильные выводы.
Щелчок. Короткие гудки. Конец связи.
Вот и все. Ни тебе «до свидания», ни упоминания о том, как оценены мои усилия по согласованию передачи с Даунинг-стрит. А я, между прочим, отправил Найджелу по электронной почте подробный отчет о том, как идет работа.
Что я, спрашивается, должен был делать? Оставить все как есть? Невозможно. Я выскочил из-за стола и бросился по коридору по направлению к кабинету главного редактора-координатора. Как известно, здание телецентра круглое В панике я не заметил, как пробежал мимо нужной двери и сделал еще один полный круг. Нет, мне, конечно, уже доводилось совершать такие пробежки, и неоднократно, но это имело место только в тех случаях, когда я был изрядно пьян и никак не мог найти помещение, где наш отдел догуливал рождественскую вечеринку.
Вняв моим отчаянным мольбам (переданным ему одной из двух ледяных сосулек — полагающихся по штату этому выскочке референток), Найджел соизволил допустить меня в кабинет.
Я ведь помню (еще помню) этот кабинет в те времена, когда заходил туда без тени страха. Да, тогда мы на Би-би-си чувствовали себя действительно одной семьей. При этом всех старших по должности мы воспринимали не врагами, а кем-то вроде дружелюбных дядюшек и тетушек. У них всех были свои особенности, даже недостатки, но все равно мы относились к ним как к родным.
Славная у нас была семейка, и старшее ее поколение отличалось особым очарованием. Эти люди всегда мало зарабатывали и немало выпивали. Порой за всю свою творческую жизнь им не удавалось купить ни одной дорогой шмотки или хоть раз сходить к модному парикмахеру. Они проходили свой путь по всем ступенькам служебной лестницы. Этот путь служения компании и зрителям они проделывали пусть и не всегда верными шагами, но честно и усердно, начиная с должности младшего администратора, доходя на пике до продюсера и заканчивая службу в виде этакого реквизита, водруженного где-нибудь в углу служебного буфета или у края барной стойки, будучи слишком пьяными для того, чтобы набраться сил, встать и выбраться из этого бесконечного круговорота. Да, эти неспешные, полускрытые пеленой пьяного тумана деньки ушли безвозвратно. Наверное, это и к лучшему. Ни один из этих добродушных стариков не выдержал бы и минуты в той атмосфере, где приходится жить нам, когда за зрителя борются полтысячи каналов, а деньги рекламодателей так и норовят уплыть к кабельным или спутниковым каналам. Тем не менее я не могу отрицать, что, стоя с дрожащими коленками перед человеком, назначенным контролировать весь наш канал (а ведь этот мудак, как я уже говорил, на два года, мать его, младше меня), я очень пожалел о том, что в этой роли выступает не какой-нибудь насквозь проспиртованный крас ноносый старый пень весом больше центнера, который просто предложил бы мне, молодому засранцу, заткнуться и в другой раз лучше думать, прежде чем разевать рот перед начальством, а главное, забыть обо всем, что случилось, до того, как мне на стол лягут на редактуру сценарии очередных серий «Терри и Джун».
— Понимаете, Найджел… тут такое дело… — промямлил я, пытаясь побороть головокружение. Чтобы не упасть, я ухватился за «Золотую розу» — главный приз телефестиваля в Монтрё — и чуть не порезался об ее острые лепестки. — Понимаете, произошло ужасное недоразумение. На самом деле я хотел всего лишь пригласить вас как-нибудь поужинать вместе и поговорить о работе…
В ответ Найджел лишь приподнял одну бровь — не более.
— То письмо, которое попало к вам, предназначалось совсем другому человеку — Саймону Томкинсу. Да вы его знаете — он выходил на сцену вместе с вами на прошлогоднем телевизионном фестивале в Эдинбурге. Ну, это тот, который сказал, что Би-би-си в последние годы напоминает старую проститутку, пытающуюся заарканить клиента на обочине сверхскоростной автострады средств массовой информации.
Ну что ж, по крайней мере, в том, что по отношению к такому адресату было использовано нецензурное ругательство, я, по крайней мере, оправдался. Но во всем остальном, боюсь, мои барахтанья лишь способствовали тому, что я увяз в трясине еще глубже.
— Из того, что вы, Сэм, мне сказали, я делаю вывод, что данное письмо, в котором вы всячески чморите и опускаете Би-би-си (да, он именно так и сказал: «чморите» и «опускаете», несмотря на то, что не сидел в тюрьме, не служил в армии, был белым и даже имел за душой диплом философского факультета Дарэмского университета), следует расценивать как заявление о приеме на работу к одному из наиболее выдающихся независимых телевизионных продюсеров в нашей стране.
— Ну… — протянул я.
Ответ, конечно, не был шедевром, но в тот момент ничего лучшего не пришло мне в голову.
— Что «ну»? — уточнил Найджел.
Я понял, что он просто так от меня не отвяжется. Нужно было срочно придумывать что- либо более вразумительное, чем «ну».
— Ну… видите ли, Найджел, это письмо следует скорее расценивать как своего рода исследование ситуации в секторе частного телевидения в настоящее время. Это в некотором роде провокация, на которую я пошел для получения наиболее искренней и точно выражающей истинные чувства независимых продюсеров реакции.